Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эту собаку я никогда не видела, чтобы она бегала по территории. Также, если Старец гулял вместе с кем-то из монахов, то всё равно она подбегала только к нему. Как только она приближалась, то показывала свою радость, виляла хвостом, а потом высунув язык убегала в лес.
Нас очень впечатляло это явное проявление верной любви животного к Старцу. Старец очень любил природу, особенно деревья, но и животных, творения Божии.
Воодушевление
По возможности, мы всей семьёй приезжали в монастырь помогать в разных монастырских работах — послушаниях. Главным образом, требовалась помощь, когда монастырь только строился. Как только мы приезжали, то сразу заходили в келию к Старцу, брали благословение, и начинали работу. А когда заканчивали — снова брали благословение и уходили.
Я испытывала робость когда входила в келью Старца. Боялась, стеснялась даже приближаться, а он звал: «Ну подходи ближе, подходи». Я испытывала одновременно необъяснимый страх и почтение к его личности. При этом он был очень прост, смирен, ничем внешне не выделялся, но и отличался от всех.
Однажды я пришла и стояла возле двери. Я боялась, потому что думала, что он видит всё насквозь, как будто я нахожусь под духовным рентгеном, мне было неловко. Старец издалека, со своей кровати, не видя меня, позвал: «Давай, Лизавета, проходи», а двум женщинам, стоящим около него, сказал: «Это хорошая женщина, которая сейчас подойдёт». Так он меня воодушевил и я подошла ближе. Ему нравилось, когда мы называли его «дедуля», считали его родным, своим.
Старец говорил, что его монастырь через много лет будет местом великого паломничества, что там будет совершаться множество чудес.
36. «ГОСПОДЬ ОПРЕДЕЛИЛ ТЕБЯ ДЛЯ СЛУЖЕНИЯ НАРОДУ» (свидетельство Афанасия Афана́ту, гор. Ла́риса)
Дилемма
Из писем и бесед с покойным отцом Павлом Хари́сисом, духовником и проповедником Ларисской и Тирнавской Митрополии, я хотел бы пересказать следующие события его жизни.
В возрасте восьми лет он почувствовал желание посвятить себя Богу. Он хотел какое-то время пожить в монастыре, а потом стать духовником и проповедником среди народа.
Приснопамятный отец Афанасий Митилинейский, игумен монастыря Комнинов в Сто́мио, одобрил такое его решение. Но когда отец Павел, спустя восемь лет проживания в монастыре, попросился уйти, то игумен не отпустил его, ссылаясь на нужды монастыря. Когда он прожил уже двенадцать лет, и снова попросил отпустить его, то и на этот раз игумен не согласился.
Отец Павел столкнулся с дилеммой: с одной стороны, он изначально не собирался всю жизнь прожить в монастыре, а с другой, — не хотел уходить без благословения игумена. Он был сильно озадачен: какова же, всё-таки, была воля Божия?
Отец Афанасий Митилинейский любил его и желал, чтобы он оставался в монастыре, зная о его способностях и о возможной пользе для обители. Но сердце отца Павла мечтало о своём, и это надо было принести в жертву послушания.
У Старца
Летом 1990 года он посетил старца Порфирия, и зная о его дарах он был уверен, что получит ясный, точный и однозначный ответ. Одна монахиня, впрочем, сообщила, что Старец сильно болен и не принимает народ. Буквально она сказала следущее: «Отче, вам разрешается только войти и взять благословение, не разговаривать».
Войдя в келью, он увидел Старца укутанного в два одеяла, хотя стояло жаркое лето. Он только высунул руку, чтобы о. Павел подошел под благословение, а когда он наклонился, то Старец нашел его запястье и крепко сжал. Не видя его самого, он сказал ему: «Отче! Господь определил, чтобы ты вышел из монастыря и служил народу. Ты хорошо сделаешь, если останешься в миру и будешь помогать людям. Для этого ты предназначен». Тотчас у него словно гора с плеч свалилась. Мучительные помыслы испарились и наступило облегчение. В голове всё прояснилось.
Далее произошло ещё одно удивительное событие. Когда отец Павел вернулся в монастырь, то игумен, который был до последней минуты против его ухода, вдруг с большой радостью дал своё благословение.
В итоге, прожив в монастыре около двадцати лет, отец Павел ушёл с чистой совестью. С тех пор он возымел великое благоговение к старцу Порфирию.
Когда он узнал, что Старец некогда имел желание основать монастырь, который был бы открыт круглые сутки, — своего рода неотложная духовная помощь, то и сам захотел устроить нечто подобное. Он купил участок и на свои деньги построил огромное здание, куда бы несчастные и отчаявшиеся души могли приходить и обращаться за духовной помощью в любое время. Но внезапная его смерть помешала этому начинанию.
37. «АХ, ОТЧЕ! МЫ НАСТУПАЕМ НА ИКОНЫ?» (свидетельство священника Афанасия Ма́ргари, гор. Лемесос)
Ах, Пресвятая моя!
Родом я из города Эдипсо́, что на Эвбее, а учился в Афинах. Много раз посещал старца Порфирия. Как-то раз, когда я был у него в келье, вошла его сестра, старица Порфирия, и принесла посылку с Кипра. Старец спросил меня:
— Что там?
— Не знаю, Старче.
— Возьми-ка, открой.
Я взял посылку в руки и начал развязывать ленту, рвать оберточную бумагу, и в этот момент Старец ударил меня по рукам, говоря:
— А ну-ка, дай сюда! Что ты делаешь! Разве не знаешь, что там?
— Нет, Старче, откуда мне знать?
— Давай, давай сюда.
И как он сидел на кровати, так взял и стал медленно и осторожно её разворачивать. «Господи, помилуй! Так он целый час будет разворачивать» — подумал я про себя.
В посылке были бумажные иконы разного размера. Старец брал каждую в руку и перекрестившись говорил: «Святой Божий, помолись о нас!». Потом целовал её и откладывал в сторону. Если попадалась икона Богородицы, прикладывался, и ставил рядом с собой. С большим благоговением ко всем иконам, от маленьких до больших, он прикладывался не спеша. Более того, он радовался и приходил в восторг при взгляде на каждого святого на бумажной иконке.
Я сидел и наблюдал за этим поучительным уроком, тем более что ещё не был тогда священником. У меня дома висело на стенах множество икон, но в последнее время я подумывал прибрать бо́льшую часть из них в деревянный ящик и отнести в сарай. Я уже успел снять какую-то часть и положить в коробку. Но после этого случая передумал.
Великая любовь Старца к Богу проявлялась даже в таких простых жизненных ситуациях. Это не было для него формальностью,