— Она сказала мне, что приходила Нет и…

Он прерывается, встает и подходит к буфету из темного дерева, стоящему у входа в гостиную. Он выжидает несколько секунд, потом открывает верхний левый ящик, тот, где обычно хранит важные бумаги. Хозяин достает какой-то предмет, слишком маленький, чтобы я мог разглядеть его со своего места. Затем, опустив голову и сгорбив спину, он возвращается на диван. Он прячет в руках то, за чем он поднимался. Он хмурит лоб, он озабочен, ему неловко. Через мгновение он раскрывает ладонь и ставит на стол две маленькие серебряные коробочки. Одну овальную, другую круглую. Пеликана и майну. Двух птиц, улетевших из его комнаты. Я с трудом стряхиваю оцепенение и пытаюсь прийти в себя.

— Госпожа Мартен сказала, что она подозревает Нет в краже. Сначала я ей не поверил, но… Вчера вечером, сразу после прихода Нет, я заметил, что две шкатулки исчезли, — говорит он почти шепотом. — Когда она заснула, я залез в ее сумку и там их…

Невыносимые картины проносятся перед моими глазами. Убираясь утром в спальне и поднимая брошенную у порога ванной комнаты простыню, я думал, что это следы ночи любви, а это были последствия бурной сцены расставания. Я представляю Нет, застывшую на постели в момент предъявления Джонсом вещественных доказательств. Ее сердце разрывается, она понимает, что потеряла фаранга из-за двух серебряных коробочек. Потом я вижу, как она, в последнем порыве гордости, заворачивается в простыню, чтобы одеться в защищенном от его взглядов месте, и бежит… Как воровка.

— Она больше не придет, ты знаешь?

Я закрываю глаза. Я потерял свою единственную союзницу. Она покинула меня.

— Пхон, что с тобой?

Джонс никогда не говорил со мной таким голосом. Так мягко и ласково, словно дружески утешая меня. Я дрожу. Напрасная трата нежности. Она не возместит мне потери.

— Пхон, с тобой все в порядке? — спрашивает господин Джонс, которого встревожила моя бледность.

— Да, извините. Я… я пойду их поставлю на место, — говорю я и беру двух птиц, которые обжигают мне ладони.

Волоча ноги к лестнице, я горю от ненависти. К госпоже Мартен, которая, наверное, радуется сейчас. К Нет, которая солгала мне, сказав, что хочет приворожить Джонса, а сама хотела лишь обворовать его. К себе, такому легковерному. Поднимаясь по ступеням, я понимаю, что бормочу что-то себе под нос, как брат во время приступа безумия, и скорее сжимаю губы, чтобы отогнать угрожающее мне помешательство.

Я переступаю порог спальни, и ноги у меня подкашиваются. От запаха перечной мяты.

Я прислоняюсь к дереву дверной рамы и сдерживаю слезы. Мне приходит в голову, что я должен был взять вину на себя, чтобы позволить моей подруге вернуться сюда. Меня хозяин, быть может, и простил бы. Меня, слугу-оборванца, который даже на работу приходит порой весь в синяках.

— Положи их на место и иди домой.

Я вздрагиваю. Я не слышал, как он поднялся.

— Да, сударь.

Я молча подчиняюсь. У меня мокрые глаза. Руки дрожат. Я словно совершаю подношение в память дорогого погибшего человека.

— Том кха кхай для вас стоит в холодильнике, — говорю я, проходя мимо Джонса. — До завтра, сударь.

— Да, до завтра.

Я быстро спускаюсь по лестнице. Я должен вдохнуть свежего воздуха и рассеять запах подруги, чтобы прогнать воспоминания о ней. Когда я выхожу из дома, теплый воздух ласково обвевает меня и осушает мои слезы. Меня сотрясают беззвучные рыдания, я закрываю за собой дверь и поворачиваюсь. Мне пора возвращаться к своим пыткам. Я бегу по кемпаунду бегом, чтобы спрятать от всех распухшие от горя глаза. Эта поспешность мешает мне заметить атлетическую светловолосую фигуру, которая выходит от Даниэлей и спокойно направляется к соседнему дому.

Я тороплюсь добраться до угла своей сои. Я перестал плакать во время ходьбы, но в горле по-прежнему стоит комок. Сначала я зайду к Нок. Я купил ей рыбу на рынке. Хорошего карликового сомика с глубокими глазами. Быть может, она отблагодарит меня одной из своих историй, которые знакомят с судьбами других людей, быть может, ее удивительный голос сумеет развязать узел в моем животе и поможет мне противостоять брату.

Вдоль нашей улицы стоят хижины, такие же шаткие, как наша. Высотные здания еще не испортили эту часть города. Но ждать осталось недолго. Дом Вангнута в начале сои уже снесен. Год назад этот старый и очень бедный человек продал свою землю, никого не предупредив. Он не хотел рассказывать о своем горе соседям. И однажды июньским утром, когда я с трудом вставал на работу, мы услышали, мы почувствовали. Треск дерева, содрогание земли и грохот падающего дома. Даже брат, который после излишних возлияний накануне спит всегда беспробудным сном, вскочил в панике: «Да что там происходит, черт побери?» Он оторвал свое тело от матраса, вышел на улицу и увидел огромный бульдозер, разевавший пасть и глотавший остатки дома Вангнута.

Сегодня там лежит только куча камней вперемешку с обломками жести и дерева, которые окрестные бедняки растаскивают, чтобы залатать свои лачуги. Но вскоре им придется искать стройматериалы в другом месте. На прошлой неделе здесь появились фаранги и тайцы в чистых костюмах со смешными касками на голове. Можно было подумать, что они боятся, как бы на них не обрушился небесный свод. Они вели за собой вереницу оборванных рабочих, которые развешивали повсюду огромные плакаты с изображением гигантского белого здания: «Башня Сэторн, строительство начинается в октябре 1986-го». «Небоскреб для богачей!» — вопил брат вечером. Рабочие не забыли соорудить перед участком пра поом[32], огромный, роскошный, с золоченой, устремленной ввысь крышей, с большой резной дверью из красного дерева. Совсем не похожий на маленький и шаткий пра поом, который мать поставила у хижины на сваях перед вселением. Наш черен от пыли и безобразен, несмотря на цветы, которыми я его украшаю раз в четыре дня. Скорее всего, в этом году он уже не переживет муссон.

Я всегда думал, что духи наверняка предпочитают жить в нашем доме, витать в наших двух комнатах, а не ютиться в предназначенной для них жалкой конуре. Мне казалось, что этим объясняется… гнев моей матери и безумие брата.

И когда я увидел, как рабочие на другом конце сои втыкают в землю основание огромного пра поома, я начал мечтать. А вдруг духи дома Вангнута пригласят наших духов жить в свой просторный дом? — и наша семья впервые познает мир и спокойствие. Но эта надежда, как и многие до нее, в тот же вечер погибла под яростными ударами брата, в котором появление в нашем квартале чужаков в костюмах разбудило безумие.

С тех пор, проходя мимо изображений будущего здания и миниатюрного дворца, установленного у входа на участок, я опускаю голову и не свожу глаз с тротуара.

Наконец я вижу знакомую выбоину на асфальте, означающую, что я пришел домой. Не замедляя шага, я бросаю взгляд под сваи, уставшие нести на себе мои несчастья.