Как же мне страшно! Я хватаю сумку и вылезаю из машины. Ноги сразу увязают в грязи. Мотоцикл совсем близко, сейчас он меня догонит. Мне нельзя оставаться на дороге, и я кидаюсь в лес. И бегу. Бегу изо всех сил. Ветки хлещут меня по лицу, колючки царапают, я спотыкаюсь о камни, но и боль мне в радость. Я бегу. Хоть на несколько секунд я свободна, я жива – и лучше этого нет ничего на свете. Я бегу. Я едина со всем, что меня окружает. Я – дождь, промочивший меня до нитки; я – лес, который поглотил меня и спрятал; я – кровь, которая бьется у меня в сердце. Я бегу. Я – усилие, отнимающее последние силы, раненая добыча, спасающаяся от травли.

Неожиданно земля уходит у меня из-под ног, и я пролетаю несколько метров, продолжая прижимать к себе желтую сумку. Приземляюсь я на дороге, покрытой асфальтом, темной, без единого фонаря. Но не успеваю даже перевести дыхание, как слышу рокот мотора. Мотоцикл опять напал на мой след. И я кидаюсь в другую сторону. Фары ослепили меня, рев сигнала оглушил.

Наезд.

Черная бездна.

Я больше не бегу.

Шуршание шин.

Шум мотора стихает.

Я открыла глаза.

Еще темно. Фонари в желтых кругах света. Я лежала в углу паркинга под открытым небом. У меня саднило спину, голова раскалывалась, ныла поясница. На лице у меня была кровь. Сумка стояла рядом.

Как же я здесь оказалась?

Слезы текли у меня по щекам. Может, мне снится сон? Может, я уже умерла? Я оперлась на руки и попыталась встать. Нет, на смерть пока не похоже…

Я взяла свою сумку, чтобы посмотреть, что в ней теперь лежит. Но, наверное, у меня галлюцинация – в ней пачки денег. Тысячи евро. Даже десятки тысяч. Голова у меня не работала. Я даже не задумалась, почему вдруг этот больной вез в своей машине такую кучу денег. В одном из боковых карманов я нашла толстую тетрадь в синей картонной обложке, в другом – телефонную карту. И она в этот миг показалась мне куда ценнее, чем все деньги. Я сделала несколько шагов по асфальту. Я находилась во дворе здания в форме буквы U. Здание в глубине старое, из темного кирпича, с черепичной крышей. Другие – новые, параллелепипеды из бетона и стекла.

Снова послышался шум мотора, и я увидела синюю мигалку «Скорой помощи», она заворачивала в этот двор. В животе у меня похолодело. Мне всюду виделся белобрысый. Сейчас он вылезет из «Скорой». Мне нужно бежать. Но куда? Я пробралась через стоящие машины и увидела светящуюся над входом надпись: «Медицинский центр г. Саверна». Так, значит, я нахожусь около больницы… Но как я сюда попала? Кто меня привез? Почему на стоянку? Сколько времени я была без сознания?

На какую-то долю секунды я была готова войти в больницу, но тут же отказалась от этой мысли. Нужно позвонить маме. Только на маму я могла положиться. Она знает, она скажет мне, что делать.

Я вышла за ограду и пошла по улице мимо небольших домиков. Указатель сообщил, что до центра уже недалеко, и я пошла дальше. Дождь перестал, и стало почти что тепло. Я не знала, сколько сейчас времени. И даже какое число, тоже не знала. Проходя мимо одного дома, заметила крылечко перед дверью. На нем все члены семьи оставили грязную обувь и одежку, чтобы не тащить грязь в дом. Я перешагнула через бордюрчик и взяла ветровку и пару кроссовок – наверное, мамы малышей. «Почти что мой размер», – отметила я, натянув на себя то и другое, и сунула под коврик две бумажки по пятьдесят евро. Взяла из сумки.

Я шла. У меня кружилась голова. Я не могла поверить, что свободна. Мне казалось, это сон и я вот-вот проснусь. Я шла. Шла, как сомнамбула. Вот когда стало действовать снотворное. У меня подгибались колени, мутилось в голове. Я шла. И очень скоро оказалась в Саверне, на Вокзальной площади. Часы показывали час пятьдесят пять минут. Чуть дальше указатель сообщал: «Страсбур 54 км». Значит, я на востоке Франции. Мне это мало что говорило. Скажи мне, что я в Лозанне или в Бресте, я бы тоже бровью не повела. Для меня все казалось сном.

На площади ни души, если не считать двух бомжей, спящих возле витрины магазина. Возле входа на вокзал – кабинка телефона-автомата. Я вошла, но дверь не закрыла. В «саркофаге» остро и противно пахло мочой. У меня дрожали руки, когда я вставляла карту. Проверила – она была еще действующей – и постаралась прочитать инструкцию на пластике, как звонить за границу. Читала и ничего не понимала, потому что вся она была изрисована надписями, одна хлеще другой: «Это Франция!», «Нелли любит отсасывать у старперов», «Гевурцтраминер победит», «Анн-Мари писает в плошку, Анн-Мари насилует кошку», «Я поэт».

После множества попыток, минут через пять, не меньше, мне все-таки удалось набрать правильно номер. Гудок. Один, второй, третий… шестой… они следовали с медлительной важностью, и надежда у меня понемногу таяла. Но вот мама наконец взяла трубку. И я почувствовала: я живу, я свободна!

– Мама, это я, Клэр! Я убежала, мама! Я убежала!

Но на другом конце провода была вовсе не мама. Незнакомая женщина спокойно объяснила мне, что вот уже два года как моей мамы нет в живых.

Сначала мой мозг отказался воспринимать эту информацию, я ее просто не поняла. В ушах у меня стоял шум, они болели, словно в барабанные перепонки вбили гвозди. Я ощутила, до чего же здесь пахнет мочой. И присела, чувствуя, что меня сейчас вырвет. Но и на это не было сил. Я снова провалилась в черную бездну.

Было шесть утра, когда я снова пришла в сознание. Поплелась на вокзал, чувствуя себя зомби, нашла место в парижском поезде.

Стоило мне сесть, как меня снова развезло, я прилепилась к окну, но опять погрузилась в забытье. Разбудил меня контролер. Билета у меня не было, я заплатила штраф и купила билет. Контролер забрал мои денежки, а квитанции не выдал. По-моему, он тоже еще не проснулся. И я тут же опять заснула. Дурным сном со смутными снами. Помню только, что где-то после Реймса поезд остановился посреди поля и стоял чуть ли не полтора часа. Люди в вагоне сердились. Я слышала их реплики, и мне казалось, что я снова читаю надписи в телефонной кабине. «Дерьмовая страна!» «Хоть бы объяснили, что происходит!», «Очередная их поганая забастовка!», «Хозяина бы на них!»…

В конце концов поезд тронулся, и мы приехали в Париж из-за опоздания только в половине одиннадцатого.

А теперь что?

Подъезжая к Парижу, я все время вспоминала Кэндис Чемберлен.

Кэндис, красивая милая девушка, жила по соседству с нами в Гарлеме. Она была старше меня, но мы часто разговаривали с ней, возвращаясь из школы. Кэндис хорошо училась и хотела продолжать учебу. Она давала мне книги, полезные советы, избавила от разных глупых иллюзий.

А вскоре после того, как ей исполнилось шестнадцать, ее похитила банда парней из дешевых муниципальных домов квартала Бауэр-апартментс за 150-й улицей. Не знаю, как случилось, что она, столь разумная и осторожная, попала в такую переделку. Понятия не имею, как могло такое произойти. Единственное, что знаю: ее держали в подвале одного из домов, там, где стояли мусорные баки. Знаю, что ее насиловали по очереди и что полиции понадобилось две недели, чтобы найти ее и освободить.