Она провела несколько дней в больнице, а потом вернулась домой к родителям на 134-ю улицу, возле епископальной церкви. Тогда СМИ словно с цепи сорвались. Днем и ночью репортеры, фотографы, журналисты осаждали дом Чемберленов. Каждое утро по дороге в школу я видела операторов и интервьюеров, которые снимали репортажи для местных и федеральных каналов.

Отец Кэндис постоянно просил не трогать его дочь, уважая ее несчастье, но его никто не слушал. Кэндис была черной, один из насильников – белый. Политики и общественные деятели использовали трагедию в своих целях, хотя, на мой взгляд, дело тут было не в расизме, а в пещерном варварстве.

Мне в то время было одиннадцать-двенадцать лет, и я была крайне травмирована всем происходящим. Что нужно этим взрослым, толпящимся у дома Кэндис? Чего они ждут, сбившись в стаю, у загородки? За чем охотятся, роясь в мусоре прошлого, надеясь выжать что-то интересненькое из соседа, соседки, подруги детства? А потом их слова, вырванные из контекста, потеряют изначальный смысл и подольют вонючего масла в полыхающий огонь…

«А как же свобода информации?» – ответила вопросом репортерша на мой вопрос, который я задала ей, возвращаясь вечером из школы. Информации о чем? Юная девушка пережила трагедию, и семья страдает вместе с ней. Зачем помогать агрессии? Заниматься вуайеризмом? Плодить картинки, которые только подогреют разговоры в бистро и заставят вздрагивать тех, кому тут же будут впаривать дурацкую рекламу?

И случилось то, что должно было случиться. Однажды утром миссис Чемберлен нашла тело своей дочери в ванне с кровавой водой. Кэндис ночью перерезала себе вены. Насколько я знаю, моя подруга не оставила записки, объясняя свой поступок, но я уверена: ее сломило убеждение, что ей никогда не вернуться к нормальной жизни. В глазах других она навсегда останется девушкой, которую насиловали возле мусорных баков в Бауэр-апартментс.

Обезумев от горя, ее отец Дариус Чемберлен вышел с ружьем на террасу, с абсолютным спокойствием зарядил его и, хорошенько прицелившись, стал стрелять по кучке журналистов. Он тяжело ранил женщину, которая рассказывала мне о «свободе информации», и убил оператора, у которого было двое детей.

С этого дня у меня не осталось никаких иллюзий.

У белобрысого извращенца были книги. Единственное развлечение, которое он позволял мне, было чтение. Он поставил у меня в чулане этажерку со старыми книгами своей матери по философии и психологии. На протяжении двух лет я писала – он выдавал мне тетради и, когда они кончались, забирал обратно – и читала. Некоторые книги я читала и перечитывала, так что отдельные страницы знала наизусть. «Человек вовсе не благостное существо с сердцем, жаждущим любви», – написал Фрейд в статье «Недовольство культурой». Нет, человек – это хищник. Хищник в постоянной борьбе сам с собой. В глубинах человеческого существа живет агрессия, насилие, желание смерти, стремление властвовать над себе подобными, подчинять их и унижать.

Восточный вокзал. Сломался эскалатор. Карабкаясь по ступенькам, я задыхалась в теснившей меня толпе, которая тащила меня за собой. Почувствовав, что вот-вот потеряю сознание, я постаралась выбраться из толпы и зашла в кафе. Народу и там было много, пришлось сесть у стойки. В животе у меня бурчало от голода. Я выпила чашку шоколада, проглотила два круассана. По щекам у меня текли слезы, и я старалась изо всех сил удержать их, чтобы на меня не обратил внимания стоящий за стойкой хозяин. Хватит того, что я одета черт знает как.

А дальше-то что?

Я не хочу кончить жизнь, как Кэндис, но тоже, как она, знаю, что мне уже никогда не жить, как все люди. В их глазах я навсегда останусь девушкой, которую маньяк держал в заточении и насиловал два года подряд. На мне клеймо. И его не смыть. Отныне я – ярмарочное чучело, обязанное отвечать на вопросы. Что с вами делало это чудовище? Сколько раз? Как оно это делало? Все захотят знать. Полиция. Суд. Я отвечу, но каждый ответ будет вызывать новый вопрос. Они будут спрашивать, спрашивать. Еще и еще. Чтобы я опять и опять выворачивалась наизнанку.

А что, если я влюблюсь в один прекрасный день? Что, если встречу человека, который меня полюбит, научит смеяться, сумеет уважать мою свободу и чувствовать, как я нуждаюсь в защите. Мне нравится думать, что так и будет. Нравится представлять себе нашу встречу. Она произойдет, как в кино. Совершенно неожиданно. Так мне кажется. Но вот настанет момент, и он узнает, кто я есть: девушка, похищенная маньяком. Клеймо замарает все остальное. Возможно, он меня не разлюбит, но любовь станет другой, чем раньше. Станет сочувствием, жалостью. Мне не нужна жалость. Не хочу оставаться до смерти жертвой!

Я дрожу. Мне холодно. Я уже не ощущаю свой побег победой и освобождением. Но я сильная. Я могу со всем справиться. Два года я жила в аду. И больше не хочу жить насмерть перепуганной зверушкой. Я побывала жертвой маньяка, но не поменяю один ад на другой.

Глаза у меня слипаются. Я чувствую, что смертельно устала. Закономерная реакция организма на все, что я только что пережила. Вцепляюсь покрепче в табурет, стараясь с него не свалиться. Вспоминаю маму, и слезы снова начинают течь по щекам. Я не знаю, как она умерла, но знаю совершенно точно: причина ее смерти – я. В каком-то смысле.

Время растеклось. У меня нет опорных точек. Что-то для меня очевидно и ясно, но рядом – провал…

И тут на экране телевизора, подвешенного в углу кафе, начинают плыть невероятные картинки. Мне кажется, что у меня галлюцинация. Я тру глаза и начинаю прислушиваться. Я хочу знать, что говорится по новостной ленте.

«Страшные события в Эльзасе. На хуторе в лесу Птит-Пьер, недалеко от города Саверн, ранним утром начался пожар. Тревогу поднял жандарм. Прибывшие пожарные эффективно справились с огнем, перекинувшимся на окружающие деревья. По поводу причины пожара начато следствие, так как пожарные обнаружили четыре обгоревших трупа среди остатков дома, принадлежавшего Хайнцу Кифферу, немецкому архитектору, который…»

Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Ком встал в горле, мешая дышать.

Бежать.

Я положила деньги на стойку и, не дожидаясь сдачи, поднялась. Взяла сумку и вышла из кафе.

Клэр Карлайл больше не существовало.

На свет появилась незнакомка.

Спал я мало. Урывками, беспокойно, то и дело просыпаясь. В шесть утра уже был на ногах. Принял душ – это помогло немного взбодриться, – закрыл раздвижную дверь в спальню, где спал сын, бросил взгляд на темные воды Гудзона в окне и занялся кофе. Сначала сделал себе эспрессо, потом включил ноутбук и проверил телефон. Звонил Карадек, оставил сообщение. Хотел о чем-то поговорить. Я перезвонил, но попал на автоответчик. Черт! Где, спрашивается, Марк? Почему не отвечает? Нет, я не встревожился, скорее, почувствовал досаду. Я знал, что Марк не жалует мобильные. Мог даже позабыть телефон в Париже, а сам отправиться с расследованием куда-нибудь на восток Франции.