— Я его знал, он учился на другом факультете, но мы часто пересекались. На мероприятиях от ГАУ, на студенческих вечеринках, на которых ты наверняка тоже была, или на элитных вечеринках, где тебя по-любому не было, — не без удовольствия вставил шпильку Ник.

— О да, — иронично поддакнула я. — Куда уж мне-то.

— Джул редко появлялась вместе с ним. Довольно типичная история: ботанша и плохой мальчик, любовь, все дела. Знаю точно, что отец Джул был против всего этого. Он же полковник, так что с ним шутить не стоило. Они старались скрывать отношения — это я точно знаю, потом они решили пожениться, но из-за чего-то поссорились.

Я исподлобья взглянула на Юргеса. Зачем он мне это рассказывает?

— Помню, мы обмывали, что наш любимый Пол Дженкинс записался добровольцем в армию, а на следующий день его самолёт разбился прямо на взлётно-посадочной полосе. Ты серьёзно не слышала? Весь ГАУ был обвешан траурными фотографиями.

Дженкинс?

Я могла где-то слышать эту фамилию?

— Не знала, что это был её парень. — Я опасалась упоминая ГАУ как огня. Ник был слишком наблюдательным, запросто мог поймать меня на лжи. — Джул двуличная. Она умело играет роль тихой девочки, но на самом деле она совсем не такая.

Я измождённо вздохнула, начала разминать пальцы на правой руке — это почему-то успокаивало, да и пользу приносило тоже. Ник наблюдал за мной со скрытым нетерпением — ему хотелось поскорее уже услышать историю.

— Когда мы полетели с Эваном на «Золотой стиль», она там так напилась, что мы её на себе тащили в лайнер. А нашли мы её в окружении нескольких парней. Не знаю, чем она с ними занималась, предположений строить не буду.

— Эван был недоволен? — прозорливо уточнил Юргес.

— Ещё бы. Отстранил её на неделю.

— Надо же, зная Эвана, могло быть хуже.

— Ты прав.

— Как соперник она полный ноль. — Глаза Ника горели таким злорадством и удовлетворением, что мне стало немного стыдно — будто я поделилась со зверем слабым местом будущей жертвы.

— Ладно, знаешь, спасибо, что ты мне помог. Но скоро вернётся отец, не хочу, чтобы он тебя увидел. Иди домой, — «вежливо» попыталась послать Ника куда подальше.

— Очень мило, — нагло соскользнул он, — твой отец не вернётся, Берлингер.

— Чего? — Кажется, я побледнела.

— Он в столице на встрече. Ты не знала?

— Нет. Видимо, со мной он общается меньше, чем с тобой.

— Не ревнуй, — рассмеялся Ник. — Об этом на корпортале написано.

— Серьёзно? Ты мониторишь сайт?

— Конечно. А ты нет?

— В последнее время нет, — пробубнила себе под нос. — Тогда, знаешь, просто о…

«Просто оставь меня в покое и иди по своим делам!» — хотела сказать я, но внезапно по дому разнёсся электронный голос, извещающий, что у нас гости.

— …о-о-открой дверь.

— А ты не можешь? — раздражённо переспросил он.

— Ты ближе стоишь.

— А ты хозяйка.

— Я не хозяйка, а ты ближе стоишь!

— Что б тебя, Берлингер, — ругнулся «золотой мальчик» и направился открывать. — Что?! — набросился он, но вдруг смягчился: — О, спасибо! Вы быстро. Вообще-то я заказ с чаевыми оформлял, идите в задницу. Ага, и вам того же!

И хлопнул дверью.

— Это ещё что? — Я озадаченно смотрела, как парень быстренько пересекает холл с двумя коробками и пакетиком.

— Заказал нам еду. Ты же беспомощная, даже чайник поставить не можешь.

— Нет, Ник, ты в этом доме не останешься! — возмущённо воскликнула я, но мерзкая спина уже скрылась за стеной, не реагируя на моё недовольство. Я быстро прошла в гостиную, восхищённая дерзостью выскочки, который уже вальяжно расселся на диване моего отца!

— Присаживайся, — мило предложил блондин.

— Я с тобой есть не буду!

— Можешь поесть в другой комнате.

— Нет, это ты поешь в другой комнате! Или вообще иди к себе домой, у тебя же есть свой дом! — Я резко замерла и поражённо уставилась на коробку с аппетитнейшим лакомством богов, которое парень неаккуратно поставил себе на колени. — Ты заказал пиццу с беконом… грибами… и сырными бортиками?

— Всегда пожалуйста.

Я злобно плюхнулась на диван и с величайшим одолжением взяла себе кусочек еды — просто попробовать!

— Какой же ты омерзительный, Ник. У тебя даже пицца омерзительная... омерзительно вкусная.

— Ты бы хоть сперва её есть научилась, у тебя манеры бомжей с синей ветки, — съязвил тот.

Кусок встал поперёк горла, я подавилась, прокашлялась со слезами на глазах, после чего отложила так и не доеденный сырный бортик.

— Зачем ты остался, Ник? — спросила уже без прежнего веселья.

— Нельзя?

— Нельзя.

— Захотел и остался. Я всегда делаю то, что хочу. Если ты этого ещё не заметила, то ты тупее, чем я думал.

— Как мило, что ты обо мне думал.

— Берлингер, — вздохнул блондин, и этот вздох был приправлен такой горечью, что сразу стало ясно: мы больше не играем в кто кого. — Какого чёрта ты проходишь стажировку в фирме отца?

Я раздражённо закатила глаза, скрестила руки на груди и насмешливо выгнула бровь.

— Поумнее вопроса не нашлось?

— Нет, правда, — абсолютно серьёзно сказал Ник, тоже отложил пиццу и посмотрел на меня с предельной сосредоточенностью. — Во-первых, почему ты вообще стажируешься вместе со всеми? Разве отец не может устроить тебя? А во-вторых, ты понимаешь, что даже если будешь работать в «Берлингере», то навсегда останешься тенью Руперта?

— Ну, давай по порядку? — Я оптимистично хлопнула в ладоши. — Значит, так. Руперт бросил мою семью, когда я была ещё маленькой. Он понятия не имеет, что такое быть отцом. Он до сих пор иногда так нервничает, когда разговаривает со мной… — Я задумчиво уставилась на правую руку, изучая небольшие покраснения после пережитого взрыва. — Почему я стажируюсь вместе со всеми? Потому что он не считает меня своей дочерью.

Я посмотрела на Ника. Он впервые не выглядел мерзким придурочным засранцем, из его взгляда наконец пропало то превосходство, которым он пытался унизить каждого встречного.

Ник стал просто Ником.

— Уверена, он меня даже не хотел брать на стажировку. — Я сглотнула слюну, пытаясь смягчить внезапно пересохшее горло. — «Берлингер» якобы исповедует принцип объективности. Если бы я что-то значила для Руперта, он бы, конечно, не спихнул меня в общий поток. Никакой объективности в «Берлингере» нет, это просто смешно.

— Так или иначе, ты стажируешься. — Юргес нахмурился.