Д) «Подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. на русском и немецком языках...»

Вот объясните, пожалуйста, хотя бы самим себе, как у нас, в особом архиве МИД СССР, могли быть одновременно и подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. на русском языке, и подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. на немецком языке?! Договор о ненападении был составлен и подписан в двух оригиналах — на русском и немецком языках, которые имели идентичную силу. Вот его формула: «Составлен в двух оригиналах на немецком и русском языках». Хочу сразу же обратить внимание на одно обстоятельство. Недопустимо истолковывать эту формулу так, что-де она подразумевала два оригинала на немецком языке и два оригинала на русском языке. Потому что, когда подобное имеет место, в тексте самого документа указывается, что составлено, например, в двух оригиналах на немецком языке и в двух оригиналах на русском языке (почему-то именно так было указано в п. 3 протокола от 10 января 1941 r.: «Настоящий Протокол составлен в двух оригиналах на немецком и в двух оригиналах на русском языках...»). Соответственно, если самый первый «секретный дополнительный протокол» имел несчастье быть подписанным, то он тоже должен был быть составлен и подписан в двух оригиналах — на русском и немецком языках, которые должны были иметь одинаковую силу. Проще говоря, если физически, осязаемо, должны были быть два листа — один с текстом на русском языке, другой с текстом на немецком языке. После подписания, в соответствии с незыблемой дипломатической практикой, происходит обмен подписанными документами — оригинал документа на русском языке отдается полномочному представителю иностранного государства, оригинал документа на иностранном языке остается в Москве. Не получив от нас документа, Риббентроп не улетел бы в Берлин — он же должен был что-то показывать Гитлеру. Так вот, как у нас мог оказаться именно же «подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. на русском и немецком языках...», особенно если учесть следующие обстоятельства:

— что оригиналы на немецком и русском языках якобы были у Риббентропа и по его приказу были микрофильмированы, после чего благополучно погибли во время неизвестной бомбежки Берлина;

— что протокол к договору, — без разницы секретный он или не секретный, — составляется в том же количестве экземпляров, как и основной документ, то есть сам договор, о чем уже говорилось выше;

— что если уж так охота была соврать, то надо было произнести дипломатически грамотно, то есть не «подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. на русском и немецком языках», а «оригиналы секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 года на русском и немецком языках»! Не говоря уже о том, что не может быть документ подлинным, если он назван так, как назвал его Яковлев — в единственном числе, но на двух языках. Пробывший несколько лет послом в Канаде Яковлев должен был знать элементарные вещи из дипломатического делопроизводства;

— что у нас не могло быть «подлинного секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г. на немецком языке», ибо, как утверждали и утверждают немцы, он погиб во время одной из бомбежек Берлина еще в годы войны! Ведь тут же возникает один вопрос. Каким же чудесным образом погибший тогда документ столь успешно воскрес в Москве еще в 1946 г., то есть через три года после своей бесславной гибели под бомбами?!

— что на микрофильмах якобы из архива Риббентропа засняты якобы оригиналы секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 г. и тоже на русском и немецком языках с подписями Молотова и Риббентропа. Соответственно и вопрос один. Как же могло получиться такое?! У Риббентропа были оба подписанных оригинала секретного дополнительного протокола от 23 августа 1939 года на русском и немецком языках, которые изволили погибнуть в результате не высокоточных, а именно же ковровых бомбардировок Берлина англо-американской авиацией. А спустя всего три года два ближайших сотрудника Молотова с грубейшими нарушениями советской инструкции о секретном делопроизводстве, непонятно какого числа и на основании какого конкретно документа, но в апреле 1946 г. передают друг другу тот же самый подлинный секретный дополнительный протокол от 23 августа 1939 г. на русском и немецком языках!? Чудеса, да и только! .. Вывод: врал Яковлев!

E) «...Плюс 3 экземпляра копии этого протокола». А это что такое?! На каком языке эти «три экземпляра копии этого протокола»?! С какого «подлинника» их снимали — с того, что был на русском языке, или с того, что был на немецком языке?! С того, что был якобы у нас или с того, что был якобы у Риббентропа?! Это, во-первых. Во-вторых, кто снял эти копии, по чьему указанию (в акте на особо секретные документы такие мелочи указываются), кто заверил, где они хранились до этого и куда потом испарились, чтобы потом необъяснимым чудом воскреснуть как птица феникс из пепла на потребу комиссии Яковлева?! Вывод: врал Яковлев!

Ж) «Дальше не относящиеся к этому делу, в одном случае — 14, в другом — еще несколько документов»!? А это как понимать?! Прежде всего, «дальше» — это где?! В той же то ли «служебной записке», то ли том же «акте передачи»?! Во-вторых, что значит «в одном случае, в другом случае» применительно к одному и тому же документу?! Что это за потрясающая безграмотность доктора исторических наук, посла СССР, члена Политбюро?! Два слова по-русски и то толком не связаны! В-третьих, подобные пассажи возникают лишь тогда, когда стремятся придать своей несусветной лжи некий налет достоверности! Мол, в той бумажке, что нарыли в ходе «археологических раскопок» в архивных недрах МИДа, упоминались еще какие-то документы, правда, не относящиеся к делу. И цифирку поставили не круглую, например, 15 или 25, а всего лишь 14. Так обычно делают, когда нужно придать налет достоверности и правдоподобности сфальсифицированному документу. К тому же следует иметь в виду и такое обстоятельство. В одном и том же акте о передаче секретных документов из особого архива по определению не могли фигурировать иные документы, тем более не секретные. Жесткая советская инструкция о секретном делопроизводстве четко проводила грань — «котлеты — отдельно, мухи — отдельно». Вывод: врал Яковлев!

3) «Найдены заверенные машинописные копии протоколов на русском языке». Каких конкретно протоколов были найдены заверенные машинописные копии?! Что за неуместные обобщения в столь наиважнейшем, имеющем колоссальнейший международный и внутренний резонанс вопросе?! По чьему приказу были сделаны копии, кто их печатал, когда, в какой конкретно день, какого месяца и какого года, кто заверил, какова рассылка копий? Ничего непонятно! А ведь речь-то идет не просто о каких-то бумажках, а о документах из особого архива МИД СССР! Вывод: врал Яковлев!

И) «В том же архивном деле, где хранится "акт Смирнова-Подцероба" подшиты заверенные машинописные копии пяти советско-германских «секретных протоколов» 1939 года. Хотя по своему внешнему виду эти документы существенно отличаются от имеющихся в архиве МИД ФРГ фотокопий, по содержанию они идентичны. Советские машинописные копии были заверены В. Паниным. который работал тогда в аппарате Совнаркома СССР»[165].