по-прежнему прикрываясь чужим именем и чужими документами. Господину Вагнеру я представился как Михаил Кольцов, хотя и попросил его говорить, что интервью брал французский журналист.

И тут, на Берлинском железнодорожном вокзале я встретил ЕЁ. Миша Кольцов стал рваться из меня, вопил и кричал, что это ОНА, и что я должен, и что вообще, я сволота последняя! Миша! Дай мне волю! Но я дал ему по рукам и загнал поглубже, чтобы даже не шевелился. Он, конечно же, обиделся, и очень долго со мной не разговаривал.

Кого это ЕЁ? Понятно, что Марию. Которая Остен. Которая в Реальной истории стала его третьей женой… хотя и гражданской, которая и погибла из-за него. Поехала спасать, блин… и ее расстреляли…

«Миша, я её люблю!»

«Миша, ты хочешь ее смерти?»

«Что ты говоришь такое?»

«Если ты ее любишь, в чём я не уверен, ты же ее даже не узнал еще, так вот, тем более. обходи ее пятой дорогой!»

«Почему?»

«Оба пропадете, и я с вами заодно».

«Сволочь, ты. Миша, сам в порыве страсти барышню три дня валял, а мне так фигу в нос!»

«Фиг вам — народная индейская изба, Кольцов, пожалей ты ее, а?»

Я лично понимал, что Мария Остен нарисовалась на горизонте совершенно не случайно, скорее всего, её поставили за мной понаблюдать. Так показалось, во всяком случае. Но она не сделала нам с Мишей ничего плохого, зачем же разрушать ее жизнь?

Кольцов злобствовал в моем мозгу, я же наглотался аспирина фирмы Баейр и делал вид, что со мной всё в порядке. Но нихрена со мной в порядке не было! Меня тянуло к Паоле, Кольцова тянуло к Марии… Растроение личности получалось, потому что нас обоих товарищ Сталин тянул в Москву. И эта последняя тяга была решающей.

А в Москве на железнодорожном вокзале меня встретил товарищ Артузов, сволочь этакая, с цветочками, алыми гвоздиками, да еще и четырьмя штуками! Намеки он тут устроил, чтобы тебя только парными букетами поздравляли! Ну, в общем, поехали мы по столице да возложили цветы у памятника героям-революционерам. Как я понял, орденом меня не наградят. Ну и ладно. Не за ордена же воюем, в само-то деле, не за ордена!

Глава девятнадцатая. Под микроскопом

Москва. Кремль. Кабинет Сталина

26 апреля 1932 года

Отгремели торжественные мероприятия, посвященные дню рождения Владимира Ильича Ленина. Мероприятия отгремели, а некоторые товарищи загремели, да не куда-нибудь, а на Лубянку, надо было им ответить на некоторые вопросы, которых у следователей накопилось очень и очень много. Вот только сначала они выстоят траурную вахту у тела товарища Ягоды, который вчера застрелился у себя дома. Что-то почувствовал, мерзавец, два раза выстрелил себе в висок, снайпер, наверное!

Надо сказать, что настроение у товарища Сталина было несколько приподнятое. Как-то незаметно стали уходить куда-то из жизни очень неприятные персонажи. Тот же Троцкий. Икак это получилось, что Лев Давыдович нас так быстро покинул? Вот этим, точнее, отчетом об операции, который предоставил Артур Христианович Артузов, руководитель иностранного отдела ОГПУ Иосиф виссарионович и решил заняться.

Отчет существовал в единственном экземпляре. Сначала вождь прочитал о выбранном спецпрепарате, который действовал надежно, но имел одно побочное свойство — давал сильный запах чеснока у пораженного им объекта. Усмехнулся, Троцкий любил острую еду, это было хорошо известно, так что баранина под чесночным соусом, даже картофель, и тот шел с большими дозами чеснока, посему врач, проводивший вскрытие, подтвердил сильную пневмонию. Кроме того, бронхит подхватила жена Троцкого, но у нее болезнь протекала не в такой тяжелой форме — она вдыхала токсин не так долго. Сам препарат был не опасным, опасным были его пары, но тоже недолго. А тут еще — климат острова и частые простуды, которыми страдал создатель мирового троцкизма. На кашель и простуду он жаловался задолго до приезда Кольцова, так что всё получилось более чем удачно. Просто прохлопали воспаление легких, а когда хватились, было уже поздно! Теллурий так тяжело достать, а сделать из него нечто смертоносное… И еще, к тому же, в единственном экземпляре! Это ж такие расходы. Но не будем мелочиться. Льва дробинкой не убить. Интересно, что у Кольцова тоже были признаки бронхита, но опять же в легкой форме. Он заболел уже в Париже, из-за чего пребывание там могло затянуться, а когда он закадрил Лину Оденсе, точнее, когда она закадрила его. Почему-то девушка решила испытать Михаила, предложить ему бежать, скрыться, но он не раскрыл себя, да и на очень соблазнительное предложение агентессы не повелся. Расписание его действий, движений, что делал. Когда, с кем встречался. Буквально поминутный расклад. Интересно, Лина такая хорошая актриса или у них там что-то большее, чем просто медовая ловушка получилось?

Такое бывает, когда неопытная девушка влюбляется в предмет слежки или шантажа. Но нет, Лина не выдала ничего. Их прослушивали. Нет, технических суперсредств не было, но соседний номер снимал человек Шпигельгласа, а слышимость там была очень и очень даже, так что слышно было даже о чём они говорили в постели, хотя в постели они говорили очень мало.

А уж как был удивлен наш агент, который остался проследить за Паолой, когда увидел, что она пробирается на советский пароход в порту Амстердама. Причем очень аккуратно, тайно. А Соломон не дурак, всё сопоставил и попенял Артуру, мол, почему не поставил его в известность о двойном контроле. Так Артузов тоже ничего о таком контроле не знал. Как говориться, товарищ Сталин полон сюрпризов.

Так, стамбульская группа ничего интересного.

Так, Парижские похождения нашего дона Жуана… ага, интервью с белогвардейским генералом всё-таки сделал! И что мы имеем?

Иосиф Виссарионович стал читать ещё не напечатанную статью Кольцова. Да, написано превосходно! Очень хорошо! Хлёстко, крепко, выставил белых генералов не только идиотами, у которых служба безопасности на никаком уровне, а еще и жадными, беспринципными, показал их нравственное и интеллектуальное убожество. Да, где-то перегнул палку, но для такого жанра — политического фельетона такие приемы более чем допустимы. Пускай!

«У них тоже свое расслоение, свои оценки, у этих побитых и изгнанных рабочим классом маршалов Николая Романова, не признанных и отвергнутых страной полководцев, диктаторов, гвардейских сверхчеловеков, придворных гениев.

Одни, уединившись на покой в тихих виллах, обеспеченные до конца жизни вывезенным с родины грабленым золотом, махнули рукой на всякие и всяческие перспективы. Они заняты только подведением итогов. Они выпускают многотомные мемуары и сводят в них долгие счеты с врагами. Не с большевиками — тут