Затем она вдруг почувствовала прикосновение — сродни тому, что ласкало ее во время полета. Невидимая лента потаенного луча обвила ее руку и повлекла за собой. Легкость наполнила тело Фейнне, и светлая радость разлилась по ее жилам — как будто она готовилась взлететь.

Фейнне послушно сделала шаг, подчиняясь увлекающей ее силе, и неожиданно ее внутренний мир взорвался. Сперва сквозь пелену, а затем ярко и страшно, в ее сознание ворвались свет и краски.

Она замерла, погрузившись в блаженное оцепенение. Вокруг нее цвел сад. Но то, что она видела, не было похожим на то, что она осязала совсем недавно. Цветки лиловых, голубых, ярко-зеленых оттенков нависали над головой, ломились в лицо, лезли в пальцы; их было настоящее море — мясистых, волнистых, гофрированных лепестков, резных листьев синеватого цвета, тонких извивающихся стеблей и стройных стволов.

Фейнне протянула руку и коснулась одного из деревьев. Закрыла глаза, затем снова открыла их. Картина осталась прежней.

Она покачнулась и схватилась за дерево, чтобы не упасть. Затем осторожно села, подобрав под себя ноги. Мир вокруг нее был полон зримых образов. Но он был очень маленьким, ограниченным — буквально в десятке шагов он обрывался, и там начиналась чернота.

Фейнне смотрела и смотрела, пока у нее не начали болеть глаза. Она опускала веки, а затем вновь поднимала их — и снова погружалась в роскошь красок.

А затем она пошевелилась, и блаженство оставило ее тело. Пришли другие мысли, и первая из них была о том, что ее, должно быть, уже хватились и повсюду разыскивают.

Она встала, держась уже более уверенно. Позвала:

— Элизахар!

Ответа не последовало. Это показалось девушке странным: телохранитель всегда находился рядом, даже когда специально делал вид, что отлучился куда-то, дабы позволить своей подопечной побыть в одиночестве.

— Элизахар! — повторила Фейнне.

Она сделала шаг вперед, затем другой. Крохотный яркий мирок обступал ее со всех сторон, прижимаясь к ней так, словно был сиротой и боялся разлуки. Фейнне разводила руками ветви, отстраняла от себя цветы, огибала стволы, выраставшие прямо у нее на пути, — или ей так только казалось? Она не спешила, просто решительно шла туда, где колебалась тьма.

На самой границе она остановилась. Несколько раз она оборачивалась, желая впитать в свою память все те чудеса, что открылись ей в крохотном разноцветном мирке. И всякий раз ее сердце сжималось при мысли о том, что больше никогда она не увидит ничего подобного.

— Не могу же я всю жизнь просидеть на этой поляне! — сказала она самой себе. — После того, как я съем здесь все растения, я попросту умру с голоду!

Она зажмурилась и шагнула в темноту. А когда открыла глаза, вокруг нее была привычная тьма.

— Сперва я плакала, — призналась Фейнне. — Но потом стала думать о другом. Если мне удалось побывать там один раз, значит, когда-нибудь я смогу туда вернуться. Нужно только понять, что именно со мной произошло и где я побывала.

— Мне кажется, ваш полет пробудил в вас особую сверхчувствительность к лучам, осеняющим благую землю Королевства, — сказал Элизахар, поразмыслив над услышанным.

История Фейнне сильно взволновала его. Ренье поглядывал на телохранителя не без удивления: он не подозревал о том, что этот человек способен так расчувствоваться. По правде сказать, Элизахар едва не расплакался, и когда он заговорил, голос его подрагивал.

Фейнне тоже уловила его волнение и погладила Элизахара по руке.

— Если это и так, то мы находимся в надлежащем месте, правда? Здесь имеются достаточно квалифицированные специалисты. Кто-нибудь из них сумеет дать объяснение происшествию. Может быть, впоследствии я вообще получу возможность посещать то место — время от времени. Когда оптическая ситуация будет этому благоприятствовать.

— Осталось только вычислить — какой именно она была.

— Нет ничего проще, — объявил Элизахар. — Я записывал формулы усерднее, чем крот.

— Какой крот? — засмеялась Фейнне. — Почему крот?

Ренье представил себе крота, записывающего оптические формулы, — с умным видом, какой бывает иногда у мелких зверьков, с отточенной палочкой в руке, — и сказал:

— Ну, у грызунов бывает такой вид, как у маленьких человечков. Наверное, поэтому.

— Крот — не грызун, а насекомоядное, — сказал Элизахар.

— Странно, — проговорила Фейнне. — А я почему-то думала, что все маленькие пушистики с хитрой мордой — грызуны.

— Вот и еще одно заблуждение развеялось, — сказал Элизахар с рассеянным видом. Он думал о чем-то другом.

Несколько минут они просто молчали. Давно Ренье не чувствовал себя так хорошо, так ясно.

Фейнне тянула пиво и посмеивалась.

— Вряд ли мы сможем воспользоваться формулами, — заговорил вдруг Ренье, — ведь мы не знаем в точности, как именно соединялись лучи. Для того чтобы просчитать ситуацию, нужно знать не только постоянные, но и переменные величины. А измерения в тот час никто не производил.

— Возможно, имеются регулярные таблицы, — задумчиво произнесла Фейнне. — Движение лун по небесной тверди равномерно, оно повторяется и может быть определено.

— Таблиц у нас нет, — сказал Ренье.

— Значит, единственный выход — обратиться за помощью к преподавателям, — заключил Элизахар. — Магистр Алебранд — специалист очень высокого уровня. Его должно заинтересовать ваше приключение. Может быть, подобные случаи уже бывали. Хотя не думаю, что часто.

Эгрей знал, что Фейнне почти никогда не остается без пригляда. Поэтому для начала он решил расположить к себе Элизахара и после занятий задержал его.

— Заглянем в «Колодец»? Я угощаю.

— Если я правильно помню, — отозвался Элизахар, — некоторые ваши товарищи решительно возражают против присутствия слуг в питейном заведении. И если говорить честно, я с ними в общем и целом согласен. Должно существовать место на земле, где благородные господа имеют возможность являть свою скотскую натуру без оглядки на прислугу, которая после увиденного перестанет почитать в них высшее существо.

Эгрей моргнул немного растерянно, а затем улыбнулся обезоруживающе искренней улыбкой:

— Я не успеваю следить за вашей мыслью. Вы только что назвали меня скотиной?

— Вовсе нет, — ответил Элизахар. — Просто обрисовал свое понимание проблемы.

— После всего сказанного мне еще больше хочется подружиться с вами, — заявил Эгрей, придвигаясь ближе.

Элизахар чуть отступил.

— Вы что, и руки мне не пожмете? — удивился Эгрей.

— Я бы поостерегся предлагать свою дружбу прислуге, — сказал Элизахар. — Кое-кто может воспринять это превратно.