Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Опять встреча? — не унимался настойчивый Лео.
— Да, встреча у меня. С другим претендентом.
— А мэр тебя принять?
— Принять. Но у него не было времени на болтовню со мной.
— Я знаю почему, — неожиданно удивил Лео.
— Почему? О, черт! — Машина «дулька» рассыпалась в очередной раз.
— Я тебе помогать, — предложил Лео и взял в руки расческу. — Я получать много информации в городе, собрать неимоверное количество листовок, газет и все там про выборы. Есть газета «Уральский новь», интересный взгляд на всех претендентов, все есть скотины, по мнению журналистов, я уже прочитать несколько статей. Но главное, не газета, а слухи, сплетни, беседы, разговоры. Я обращаться в факультет журналистики, в институт социальных исследований, мне сказали, в городе ходить слухи, у мэра города украли дочь и внука. Поэтому мэр тебя не принимает, он жестоко страдать и беспокоиться за судьбу близких.
— Лео! И ты молчал?! И ты ничего мне не говорил? А листовки и газеты почему не показал?
— Но я думал…
— Ты не думай в следующий раз, Лео! Ты незамедлительно рассказывай мне все, что нарыл.
— Нарыл?
— Откопал.
— Откопал?
— Да. Откопал саперной лопаткой. — Видимо, Маша поставила себе целью окончательно запутать Лео.
Манипуляции с Машиной головой закончились. Результат был далек от первоначального замысла, но тем не менее радовал.
— Ну, ты молодец, Лео! — восхитилась Маша, разглядывая свое отражение. Потом она осторожно влезла в платье. От сочетания с цветом ткани ее зеленые глаза засияли еще пронзительнее.
— А до утра вернешься? — с тоской спросил Лео. — Утром я уходить.
— Вернусь, не плачь.
— Я ревновать.
— Что-то рано ты занялся этим непродуктивизмом. Ну, как я выгляжу?
Маша повертелась перед Лео пару секунд, быстро поцеловала в щеку и шмыгнула в дверь.
Грустный Лео отправился в одиночестве разбирать материал.
Такси дышало бензиновым жаром и увлеченно било копытом — так на таксиста подействовало Машино желание достичь ресторана в рекордно короткие сроки. Пять кварталов до «Чемпиона» автомобиль рычал, словно гоночный «макларен» на монакской трассе. Машу бросало из стороны в сторону, а шоферу было даже некогда взглянуть на пассажирку.
— С вас двадцать рублей, — сказал таксист, и Маша достала деньги из маленькой сумочки цвета весенней травы. Сумма была незначительна, вот сотню она с Фелька содрать не постеснялась бы.
Леонид Артурович уже распахивал перед ней дверцу и заглядывал в салон.
— Сколько я должен? — спросил он у водителя.
— Девушка расплатилась, — ответил таксист. Ресторан «Чемпион», видно, пользовался популярностью. Почти все столики были заняты.
— Нам сюда, — указал Фельк, поворачивая Машу в сторону интимной альковной ниши в глубине зала. Стульев здесь не было, каждому столику сопутствовал полукруглый диван в фиолетовом кожаном обмундировании, способный вместить человек пять. Маленькие лампы с желтыми абажурами в форме луковиц интимно светились.
Маша подумала, что для такого освещения она могла накраситься и поярче, использовать, например, блестящие тени цвета «пепельная фиалка» и перламутровую помаду, но тут же забыла о своей внешности (беспокойство по поводу собственной физиономии было ей непривычно, так как она всегда выглядела хорошо) и принялась разглядывать публику. Они с Леонидом Артуровичем уселись не друг против друга, а рядышком в центре дивана, и теперь их взгляды были направлены параллельно, в одну сторону.
— Заведеньице-то дорогое, — заметила наблюдательная Маша.
Уровень «Чемпиона» был вполне столичный — начиная с сервировки и униформы официанток и заканчивая подвесным потолком, все было продумано, богато, роскошно.
Но с осьминогами вышел облом.
— Извините, сегодня мы не сможем порадовать вас этим блюдом, — мило улыбнулась юная официанточка. То ли ноги у нее были чересчур длинны, то ли юбка бессовестно коротка, но край столика находился на одном уровне с ее голыми бедрами.
Маша посмотрела на Леонида Артуровича, который в этот момент глядел на ноги ресторанного бойскаута.
— Вот, блин, незадача! Ну что за хренотень? — обиделась журналистка, как всегда конкретно выражая свои чувства. — А я-то раскатала губу. Размечталась.
— Попробуйте «Башенку лангуста», — посоветовала официантка. Она смотрела на клиентов влюбленно, так, словно накормить их чем-нибудь вкусным являлось первой задачей ее жизни. И в этом тоже отражался класс ресторана. — Там соус из сливок с черной икрой и шафраном. Правда, на пятьдесят рублей дороже осьминога.
— Попробуем? — спросил Леонид Артурович.
— А вы осилите? В смысле, финансово? — засомневалась Маша.
— Ну, если мне хватает на агитационную кампанию, то на лангуста уж как-нибудь соберу, — улыбнулся Леонид Артурович.
— Хорошо, милочка, неси, — царственно кивнула Маша официантке.
«Башенка лангуста» представляла собой куски розового мяса, завернутые в салатные листья. Кремовый соус с капельками черной икры стекал на тарелку. Маша плотоядно облизнулась и взялась за вилку. Леонид Артурович держал в руке бокал с вином.
— Итак, мой первый вопрос, — сказала Маша с набитым ртом.
— А мы не выпьем? За знакомство? — перебил Фельк.
— Угу, — с трудом согласилась корреспондентка и подняла свой бокал. Отпив, она опять набросилась на лангуста, словно не ела три дня.
— Машенька, да вы голодны! — удивился Леонид Артурович, поглядывая на свою спутницу.
Маша уже открыла рот, чтобы сообщить, что после секса она всегда страшно голодная, но передумала и вместо этого откусила новый кусок. Половинка салатного рулетика рухнула с вилки обратно в тарелку, и брызги соуса разлетелись во все стороны. Часть оказалась в области Машиного декольте, часть — на носу Леонида Артуровича.
— О Боже мой! — воскликнул он. — Маша!!! Маша, давясь смехом, взяла салфетку и вытерла себя и Фелька.
— Маша, какая вы… — привычно начал Леонид Артурович.
— Дурная? Безрукая? Неуклюжая?
— …Очаровательная, — вздохнул Фельк. — С вами не соскучишься.
— Это уж точно, — согласилась Маша. — Я всегда что-нибудь отчубучу. А вам жена не накостыляет?
— За что?
— За ресторанный визит в обнимку с фантастически красивой девицей?
— Вы же берете у меня интервью. Какой, кстати, там у вас был первый вопрос?
— О господине Суворине. У него что, дочь похитили? Леонид Артурович замер в настороженном молчании.