Я не была уверена, что смогу выдержать неделю школы, но при одной мысли о возвращении в приют Святой Анны у меня заболело все тело.

Охранник сказал, что нам надо найти координатора учебного процесса, который определит класс, в который я пойду. Началась перемена, и дети бегали из одного помещения в другое, играя в догонялки. Они были хорошо одеты, с красивыми ранцами, они смеялись, но я чувствовала себя гораздо старше их.

Мы шли к офису координатора, и мама вела себя так, что я начала ее стесняться. Через головы бегающих вокруг нас учеников она громко рассказывала довольно похабные истории о своих новых друзьях из местного бара. Мама перестала употреблять кокаин и постоянно принимала всякие лекарства, от которых ее руки и ноги непроизвольно дергались, словно она была марионеткой в руках невидимого кукловода. «Дороги» вен на ее руках от многолетних уколов были особенно заметны при хорошем освещении школьного офиса. Там, где вены были проколоты тысячи раз, образовались фиолетовые пятна. Я была уверена: все, кто их увидит, поймут, что это.

В офисе оказалась еще одна мама с ребенком – мальчиком моего возраста. Женщина была одета в аккуратный офисный костюм и удобные туфли. Мама говорила, а та ерзала на своем стуле, словно ей неприятно, и что-то шептала на ухо сыну. Мама недавно коротко подстриглась и была одета в одну из маек Брика с надписью: «Marlboro. Вот что значит быть мужчиной». Я сгорала от стыда.

Координатор вызвала следующих посетителей, которыми оказались приличная мама с сыном. Мама расслышала только слово «следующий», вскочила и встала между мальчиком и его мамой.

– Нет, мам, они следующие, – смущенно пробормотала я, но женщина жестом показала, чтобы мы пошли первыми. Мама даже не заметила этой сцены, потому что уже спокойно сидела у стола координатора.

В средней школе № 80, как и во многих других, учеников распределяли по сильным и слабым классам. В качестве названий разных по уровню классов могли использовать такие слова, как «Звездный» (Star), «Преуспевающий» (Excel) или «Земля» (Earth).

– Цель нашей встречи, – сказала координатор, женщина уже в летах, похожая на библиотекаршу, – определить успеваемость и уровень знаний вашего ребенка.

– Она очень умная, – убежденно заявила мама. – Определите ее в самый сильный класс, там ей место.

Мне стало стыдно. Я пыталась придумать, как бы мне отгородиться от мамы, потому что она глупо и громогласно гордилась мной без каких-либо оснований.

Координатор рассмеялась и сказала, что вопрос успеваемости ребенка и мнение родителей о способностях чада – совершенно разные вещи. Существуют записи и оценки, которые я получила в моей прошлой школе. Я нервно теребила заколку в волосах. Я разрывалась между чувством стыда, страхом и любовью к матери, которая очень разочаруется, если узнает о моей успеваемости.

Координатор быстро просмотрела документы в папке и радостно сообщила:

– У меня как раз есть для тебя прекрасное место.

Она вынула список учеников класса «Земля» и вписала в него мою фамилию. Класс «Земля», как она мне сообщила, является местом, где учатся «дети, твердо стоящие ногами на земле».

– Сейчас, Элизабет, у них обед. Приходи в класс к мистеру Стрезу к двенадцати дня, – сказала она и передала записку для учителя. После того как мама встала, координатор добавила: – Тебе стоит ходить в школу. Будет обидно, если снова начнешь пропускать. Моложе ты не станешь, дорогая, и есть вещи, которые можно упустить безвозвратно.

Мы с мамой съели по куску пиццы перед школой, наблюдая за проезжающими машинами. За школьной оградой с криками играли дети. Я быстро прожевала свой кусок и смотрела, как мама курит, практически не прикоснувшись к еде. Улицу перешла женщина с тремя малышами в одной коляске. Граффити на стенах нигде не было. Все в Бедфорд-парке было по-другому.

Мама рассказала поучительную историю: когда они с братом и сестрой учились в средней школе, то заходили к учителю, который вел занятия у брата или сестры, чтобы рассказать, как тот болен и плохо себя чувствует, чтобы его освободили от занятий. После этого они встречались за школой, долго смеялись и пробирались в кино на целый день. Мы вместе похихикали, но после этого мама стала неожиданно серьезной:

– Я бы хотела, чтобы все было иначе. Я жалею о том, что не ходила в школу, Лиззи, потому что сейчас я уже ничего не могу изменить. Не попадай в ситуацию, когда у тебя во взрослом возрасте нет никаких вариантов выбора. Ты же не хочешь оказаться в тупике.

– А ты в тупике, мама? Ты чувствуешь, что в тупике с Бриком? – спросила я.

– Нам повезло, что он у нас есть, – ответила мама.

Я снова обратила внимание на мамину хрупкость. Мы сидели под открытым небом в незнакомом мне районе и ели на деньги совершенно незнакомого мне человека. От этого мама со своей близорукостью и полным отсутствием перспектив показалась мне еще меньше, чем она была на самом деле. Ей ничего другого не оставалось, кроме как переехать к Брику. Если бы мама не ушла к нему, куда бы она вообще пошла? Что еще она могла сделать для себя, меня и Лизы? Она использовала слово «в тупике». Наверное, не стоит сейчас расспрашивать ее о Брике, решила я. Когда угодно, но только не сейчас.

Мы сидели в молчании. Я подумала, что когда-нибудь я пройду мимо этой школы, а ее уже не будет на земле. Я решила сделать мысленный снимок этого момента, как мы сидим и едим. Вот мамино тело, полное жизни и чувств. Мы любим друг друга, этого никто не сможет изменить.

«Я всегда буду в твоей жизни… Ты вырастешь, но все равно будешь моим ребенком», – сказала мама в ту страшную ночь, когда рассказала мне, что у нее СПИД.

Я наклонилась и сорвала два белых и круглых одуванчика и протянула один маме. Она взяла его той же рукой, в которой держала сигарету, и внимательно рассмотрела.

– Спасибо, Лиззи, – сказала она наконец.

– Загадай желание, мам. – Я рассмеялась. – Только никому не говори о том, что ты загадала, иначе не сбудется.

Я сделала вид, что не замечаю ее смущения. Мы взялись за руки и сдули одуванчики, семена-парашютики которых разлетелись во все стороны. Некоторые из них зацепились у нее в волосах. Я подумала: надо пожелать, чтобы у меня в жизни было больше вариантов выбора, а также, чтобы в школе все пошло нормально. Но вместо этого я пожелала, чтобы у мамы было все в порядке.

Я так никогда и не узнала, что пожелала она.

* * *

Мой восьмой класс в своем нынешнем составе существовал уже два года. Около двадцати пяти тринадцатилетних учеников класса были поделены на плотно сбитые группы. Когда я вошла в классную комнату с запиской от координатора и красной сумкой с тетрадками, учитель мистер Стрезу вел урок математики. Это был мужчина в возрасте около тридцати пяти лет в темной, застегнутой под горло рубашке и поношенных штанах цвета хаки. Он взглянул на записку, которую я ему передала, и нахмурился: