— Это, блять, правда.

— Я люблю тебя, и ты сказал, что любишь меня. Это означает, что есть другие способы. Ты хочешь лучшего для меня, и я тоже хочу лучшего для тебя. Я не могу… Я бы не просила тебя отказываться от всего этого. Эта земля как ты — дикая и необузданная, опасная и прекрасная. Натиск природы, противоречие качеств — черствый и суровый, но мирный и успокаивающий. Здесь твое место.

Кадер сел и натянул на нас одеяло. Когда он устроился на подушке рядом со мной, глядя в бескрайнее небо, то сказал:

— Когда я пришел сюда, я не знал, где мое место. Я ничего не помнил. — Он повернулся, мы снова оказались нос к носу. — Мне не было грустно.

— Хорошо. Не хочу думать, что тебе грустно.

Он покачал головой.

— Нет. — Его ладонь коснулась моей щеки. — Я также не был счастлив. Я существовал. Я не могу этого объяснить. Опасность меня не пугала. Брось меня в опасную ситуацию, и я бы не беспокоился о смерти, только об успехе. Звонки близких не заставляли мое сердце бешено колотиться. Я выигрывал и проигрывал, но чаще выигрывал. Я не радовался и не горевал. В каждом дне и в каждой ситуации было обнадеживающее однообразие. Даже секс мало что менял в уравнении. — Он пожал плечами. — Думаю, это было похоже на чёртово облегчение. Но ничего подобного, как с тобой. Я хочу тебя так сильно, что мне больно. Это еще и опасно. Раньше я бы никогда не сделал того, что мы сделали сегодня.

— Заняться сексом в открытом грузовике?

— Нет, док, бежать. Сегодня я сбежал. Я был чертовски напуган. Всю дорогу сюда из Индианаполиса я представлял себе миллионы сцен. Ни одна из них не была счастливой. Я не мог до тебя дозвониться. У меня были образы того, как я найду тебя мертвой, раненой, да какой угодно… — Он провел пальцем по моей щеке. — …но не такой, какая ты сейчас.

Мои щеки вспыхнули.

— В данный момент я в полном беспорядке.

— Сразу после секса — это идеальный беспорядок. Для меня ты сияешь.

Поток эндорфинов от Кадера исчез, мои тревоги и переживания об исследованиях вернулись в фокус.

— Ты хочешь сказать, что, прежде чем вспомнить, кто ты есть или кем был, ты потерял инстинкт самосохранения?

Кадер прищурился.

— Что я говорил о том, чтобы анализировать меня?

Я села, положив руку на подушку, прохладный ветерок обдувал мою кожу.

— Я не анализирую.

— Чушь собачья.

Потянув одеяло, я прикрыла грудь, новые идеи заполнили вихрем мои мысли.

— Твоя память, как ты ее потерял?

— Лорел.

— Мейсон, у тебя были жизнь и семья. Из того, что я прочитала после твоей смерти, следует, что ты был героем войны, чей последний известный адрес находился Чикаго. Ты с отличием ушел из армии и поступил в колледж, чтобы получить степень. — Я попыталась вспомнить. — Я не помню специальности, но думаю, что это как-то связано с компьютерами. Ты также работал на инвестора по недвижимости… Я не помню имени. — Поскольку он не останавливал меня, я продолжила: — Смертельное ранение, которое ты получил, случилось не в армии, и все же каким-то образом прошлое, о котором я только что упомянула, исчезло из твоей памяти. Я спрашиваю, как?

Он повернулся и выдохнул, устремив немигающий взгляд на звезды.

— Вычислительная техника и компания «Спарроу Интерпрайзис».

Я слышала это название раньше.

— Ты помнишь Лорну? — спросил он.

— Да.

— Теперь я тоже. Когда ты будешь в безопасности, я хотел бы попытаться найти ее, если она все еще… жива. — Он выдохнул. — Если нет, то это моя вина.

Я склонилась над ним, моя грудь прижалась к его твердой груди.

— Жива. Это она связалась со мной, когда ты умер.

Его зеленые глаза остановились на мне.

— Она все еще в Чикаго?

— Я не знаю. Ее письмо пришло без обратного адреса. Не было даже намека на то, что конверт был обработан на почте. Без марки. Без почтового штемпеля. Я даже не знаю, как она меня нашла. Это было странно, как будто письмо волшебным образом поместили в мой почтовый ящик.

Губы Кадера скривились.

— Не так много людей могли бы это сделать.

— Мне это показалось странным.

— Таких людей немного, но они есть. Интересно, она все еще с ними, — вздохнул он, его улыбка исчезла. — Они, наверное, чертовски ненавидят меня. Если не ненавидят, то будут, когда узнают, что я не умер.

Было что-то в его отрешенном взгляде, что опечалило меня, заставляя меня хотеть сделать все, что в моих силах, чтобы забрать это.

— Я рада, что ты не умер, и я не ненавижу тебя.

Его рука легла мне на плечо, он притянул меня ближе.

— Если и так, то у тебя странный способ показать это. Мне особенно нравится то, как ты делаешь бедрами перед оргазмом.

— Кто они? — спросила я, игнорируя жар на щеках.

— Люди, которых я когда-то знал.

Вздохнув, я положила голову ему на плечо.

Пока мы оставались так, я слушала его дыхание, биение сердца и дуновение ветерка. Возможно, пока мы лежали в тишине, мне следовало думать о людях, которых он когда-то знал. Может, так оно и было. Но я не думала. Вместо этого ко мне вернулась работа всей моей жизни.

Травматическое событие, такое как взрыв, могло привести к амнезии, вызванной либо физическим повреждением мозга, либо его психологическим преодолением. Происхождение травмы часто играло роль в тяжести последствий. Возможно также, что амнезия может стереть все прошлые воспоминания. Тем не менее, казалось маловероятным, что амнезия любого происхождения будет мешать гипервозбуждению или инстинкту самосохранения.

Эта реакция была врожденной и не ограничивалась людьми.

Животные всех интеллектуальных уровней от природы обладали одинаковой физиологической реакцией на угрозы. Это не был заученный ответ, не то, чему можно научить или забыть. Лабораторные крысы, отделенные от всех контактов в очень молодом возрасте, все еще обладали этой особой реакцией — страхом перед угрозами.

Реакция была химической, реакция мозга на секрецию катехоламинов надпочечников, особенно норадреналина и адреналина. Гормоны также играют определенную роль в реакции организма на стресс. Воспоминания были способны стимулировать химическую секрецию. Но обратное было невозможно. Даже без воспоминаний химия работала.

Единственным способом подавления реакции было подавление секреции, возможно, с физическим изменением или повреждением мозгового вещества, расположенного в надпочечниках. Хотя это подавило бы инстинкт самосохранения, но не привело бы к потере воспоминаний.

Это были две взаимосвязанные, но отдельные функции организма. Воспоминания создавались и хранились в лимбической системе