– Скажите, а как звали Мечникова?

Решив, что это шутка, я переспросила и увидела, что текст вопроса уже записывается в специальную графу экзаменационного листа.

– Илья Ильич.

– Отлично! Мы ставим вам «отлично», Гельман, можете идти. Экзаменационный лист сдадите на выходе ассистенту.

Я вышла из аудитории, сдала документ и, спускаясь по широкой лестнице на первый этаж, расхохоталась.

Акела ждал меня в машине, увидел смеющееся лицо и понял – все хорошо, можно расслабиться. Поцеловав меня, он протянул телефон:

– Позвони отцу.

– О-о-о! – застонала я. – Давай позже, а?

– Аля, позвони, он обрадуется.

Если честно, с того момента, как мы с Акелой стали любовниками, я побаивалась звонить отцу. У него был какой-то странный нюх в отношении меня – он по голосу безошибочно угадывал, что со мной что-то происходит. А мне ну вот никак не с руки, чтобы он узнал. Я пока еще не решила, как преподнести ему эту новость. Акела всерьез собрался жениться – так и сказал однажды утром, вынимая из-под подушки коробочку:

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Я запрыгала на кровати, чувствуя себя совершенно счастливой. Он лежал с коробочкой в руке и с улыбкой наблюдал за моими кульбитами:

– Так что – согласна?

– А ты надеялся, что я откажусь? – Я упала на него сверху и принялась целовать.

Чуть позже Акела сам открыл коробочку и показал мне дивной красоты тоненькое колечко с прозрачным бриллиантом, ограненным в форме сердечка. Кольцо было не золотым, а какого-то другого оттенка.

– Это платина, – объяснил он. – Ручная работа. Мне показалось, что стандартные магазинные тебя не порадуют, да и не подойдут.

Страсть Акелы к раритетам и эксклюзиву поражала. Он никогда не делал банальных подарков – всегда что-то особенное, то, что либо ассоциировалось у него со мной, либо просто подходило только мне. Так однажды привез длинное кружевное платье в пол с высоким воротником и глубоким вырезом на груди, с короткими рукавами-фонариками. Я облачилась в него и долго крутилась перед зеркалом, с удивлением рассматривая произошедшие перемены. Я стала словно выше ростом, изящнее, тоньше. Даже лицо изменилось, приобретя строгие черты и фарфоровый оттенок.

– Видишь? – Акела обнял меня сзади. – Такая вещь мало кому идет – для нее нужно внутреннее содержание. А тебе идеально – сама посмотри. Ты стала статуэткой – дорогой и элегантной.

Да уж, к этому платью вряд ли можно добавить мои любимые берцы, в которых я гоняла на своем «Харлее». В таком платье хочется парить над паркетом, улыбаться загадочно, прикрывая лицо веером, кружиться в вальсе и назначать свидания галантным кавалерам.

– Где взял?

– Неважно. Понравилось?

– Очень. Знаешь, а в нем ведь можно замуж выходить.

Акела рассмеялся:

– Собственно, я к тому и клоню.

Оставалась одна проблема. Мой отец.

Между отцом и Акелой снова пробежала черная кошка – как в тот день, когда папа узнал о нашей связи. Только теперь причиной была смерть Славы. Я не осуждала мужа – как не осуждала и отца, только теперь мне приходилось лавировать между ними, как маленькой лодочке между двумя огромными боевыми кораблями. Даже на похороны брата мы поехали порознь – папа наотрез отказался сесть в одну машину с Акелой.

Мне пришлось позвонить Бесо и попросить его приехать за отцом. Тот удивился – как и все, считал, что папа в тюремной больнице. Пришлось сказать правду.

Похороны прошли по высшему разряду. Мы стояли около большого гроба, и я исподтишка оглядывала толпу, двигавшуюся мимо. Но самую большую тревогу у меня вызывал даже не отец – мы прихватили с собой доктора Фо, – а Юлька. Она была невменяемо пьяна, растрепана и заревана так, что только черные очки вполлица помогали маскировать красные глаза без грамма косметики. Вся в черном, Юлька подносила поочередно к лицу то платок, то фляжку. Я ловила недовольный взгляд сидевшего в раскладном кресле отца и соображала, как бы исхитриться и отобрать у нее эту фляжку. Сзади меня Акела с кем-то тихо говорил по мобильному, а справа – хмурый Семен перебирал в руке малахитовые четки.

– Ты знаешь, как его убили? – наклонившись к моему уху, спросил он, и я кивнула.

– У нас во дворе снайпер поймал.

– Что он делал у вас во дворе? Он никогда к тебе не ездил, со дня твоего новоселья.

– Значит, надо было!

– Доложился все-таки твой муженек про тендер? – вдруг со злостью прошипел Семен, и я повернулась:

– Если не хочешь превратить похороны брата в фарс, лучше придержи язык. Я устала объяснять, что не надо трогать моего мужа.

– Ты просто скажи – так или нет?

– Сема, отвяжись! Какая теперь разница – Славки нет! Лучше помоги мне – Юлька вон в хлам, сейчас в могилу рухнет, нам только позора не хватало!

Семен двинулся к Юльке, и тут произошло то, чего я боялась. Уже совершенно невменяемая Юлька бросила в могилу пустую фляжку и, шатаясь, двинулась к отцу:

– Это ты… ты, старая сволочь! Это ты должен был тут лежать – а не он! Когда вы уже сдохнете все – и ты, и дочурка, малолетняя потаскуха?! У вас все есть – у тебя и у нее! Все!!! А у нас ничего не было! Не-дос-той-ны! – выкрикнула она. – Лишил нас всего – как нищие жили! И теперь вот Славка за тебя в яму лег! За тебя! Это твое место, крыса ты старая! Твое!!! Не смог простить тендер этот вонючий?! Обеднел, да?! Тьфу – подавись всем этим! – Она начала сдирать с пальцев кольца, цепочки с шеи, часы, выдернула из ушей серьги и швырнула все это под ноги отцу. – На, жри! Только помни – откуковала уже твоя кукушка, все! Все! Все!!!

Все, кто в этот момент был около могилы, остолбенели и слушали пьяный бред, затаив дыхание. Папа спокойно восседал в своем кресле и без интереса взирал на дебош.

– Давно из наркологички? – спокойно поинтересовался он, когда Юлька, задохнувшись, закашлялась. – Видимо, давно – раз несешь такое. Глеб, Вася – заберите ее и определите куда надо. Пусть там сидит.

Папины охранники споро подхватили визжащую и упирающуюся Юльку под руки и понесли к выходу, не обращая внимания на ее крики и комичные подергивания ногами. Увезут сейчас в наркологическую клинику, и на этот раз ей придется отлежать там столько, сколько решит отец.

Папа же встал, с усилием наклонился, взял горсть земли, бросил в могилу и махнул рукой могильщикам. Те споро заработали лопатами, а отец со вторым телохранителем, опираясь на палку, пошел к машинам, не обращая внимания ни на вспышки фотокамер карауливших его репортеров, ни на то, что возле могилы остались люди – в том числе я с мужем и Семен.

На поминки папа не приехал. Мы посидели в ресторане, помянули моего брата и разъехались около десяти вечера.