– Я знаю лишь то, что женщины такой красоты лично, так сказать, «в жизни» не видел никогда, – заявил я и принялся в тысячный раз рассказывать, как столкнулся со всей шумной делегацией итальянцев в коридоре московской гостиницы «Россия» в 1975 году, когда Джине Лоллобриджиде было около 50 лет.

– Известно ли тебе, Леван (Leevan, с ударением на первом «е»), что в 1947 году Джина участвовала в конкурсе красоты «Мисс Италия»?

– Нет, я этого не знал, однако представляю, с каким она триумфом победила, ведь тогда ей должно было быть 20 лет?!

– Не удалось победить! Да, не удалось! Победила другая – Лючия Бозе («Нет мира под оливами» Джузеппе де Сантиса, «Смерть велосипедиста» Хуана Антонио Бардема), и на второе место вышла Джанна Мария Канале (ее, между прочим, сравнивали с Авой Гарднер), Лоллобриджида была только третьей! Поди верь после этого конкурсам красоты! Мы с тобой признали бы красоту и Лучии Бозе – но Джина?!

Лисманис фильмы смотрел из будки киномеханика, порой делая вслух неожиданные комментарии, из-за чего часть заключенных возмущалась, а другая часть изрядно веселилась. Например, во время демонстрации советского пропагандистского шедевра «Жди меня» с супругой Константина Симонова Валентиной Серовой в главной роли при первом же появлении актрисы Лисманис приостановил демонстрацию фильма и объявил:

– Перед вами именуемая советской Мэрилин Монро белокурая красавица Валентина Васильевна Серова, секс-символ российского экрана тридцатых-сороковых годов, любимейшая актриса Сталина, которую вождь народов мира и большой друг кино (вместе с супругой Чкалова) на званых обедах сажал рядом с собой, так как она была вдовой отличившегося на испанской войне пилота Анатолия Серова. В дальнейшем эта актриса была женой негодяя (Папаян, не обижайся) Константина Симонова, что, однако, не помешало ей завести роман с генералом, а в будущем маршалом Константином Константиновичем Рокоссовским. Эта любовная история приняла такой размах, что, говорят, на одном приеме товарищ Сталин спросил генерала Рокоссовского: «Не знаешь ли ты, товарищ Рокоссовский, чья жена актриса Серова?» Рокоссовский с трудом выговорил, что поэта Симонова, и вождь будто бы сказал: «И мне так кажется». После этого будущий маршал перестал знаться со своей возлюбленной. Актриса спилась и скончалась в 1975 году, Симонов не прервал своего отдыха в Кисловодске и ограничился тем, что прислал розы. В последний путь легенду советского кино провожали три человека, в том числе ее дочь Мария Симонова. Продолжим показ фильма, спасибо за внимание, друзья.

Лисманис, как правило, делал ужасные комментарии, демонстрируя такие бессмертные советские шедевры, как: «Человек с ружьем», «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», ставшие классикой ленинианы, однако делались эти комментарии принципиально на латышском языке, и Лисманис всегда мог сказать, что говорил о мастерстве артистов, исполняющих роль Ленина. Иногда на шутки Лисманиса откликались и грузины, в их комментариях по-грузински фигурировали такие безобидные оценки, как «мерзавец», «негодяй», «подонок», «остолоп» и др. В этом отношении не отставали от нас и армяне, выкрикивавшие несколько красивых фраз на языке бессмертного Григола Нарекаци. Так что демонстрация Лисманисом славных шедевров советской пропаганды под видом художественных фильмов проходила весело.

Как-то раз произошло нечто невообразимое: на субботний кинопоказ привезли настоящее кино – «Осеннюю сонату» Ингмара Бергмана с участием Ингрид Бергман и Лив Ульман. По-моему, до этого фильм показали в кинотеатре «свободному» зрителю, которому он активно не понравился, и в виде наказания его подбросили к нам в лагерь – нате, мол, вам ваш любимый Запад и его непонятный шедевр. Рассказывающий о драматических взаимоотношениях матери с дочерью, довольно сложный и замкнутый в пространстве фильм не слишком понравился заключенным, однако Лисманис часто приостанавливал показ, заостряя внимание на мастерстве неизменного оператора двадцати фильмов Ингмара Бергмана Свена Нюквиста. Лисманис был настоящим художником, он подмечал такие детали, что знаменитый Нюквист с удовольствием взял бы его к себе в ассистенты. Однажды нас настолько уважили, что кроме художественного фильма показали и киножурнал. Лисманис заранее предупредил нас, что это не кино, а документальная хроника, после которой еще будет фильм. В этой короткометражной ленте (надо помнить, что все это происходило в эпоху перестройки и в разгар гласности) показывались уникальные кадры, десятилетиями скрываемые от всего мира как советскими коммунистами, так и западными демократами. В общем, там было показано, как англичане сразу по окончании второй мировой войны передали Советскому Союзу попавших в их оккупационную зону пленных. Лисманис, быстро разобравшись в ситуации, объявил, что слабонервные должны покинуть зал – похоже, нас ждут жуткие кадры. Этот комментарий пригвоздил к месту даже тех, кто собирался пропустить журнал и выйти покурить.

На экране показался очень высоко, метров на сто, возвышавшийся над рекой мост. Снято было очень издалека, и сразу не все можно было разобрать, но, как только камера приблизилась, показались какие-то точки, летящие с моста вниз. Когда кадр увеличился, стало ясно, что эти точки – люди, которые по своей воле прыгают в реку, навстречу своей смерти. На видавшем виды экране клуба-столовой ЖХ-385 / 3–5 с моста в глубокое ущелье прыгали советские пленные, лишь бы не попасть в руки к «своим» – среди них были женщины и дети. Основная масса людей пыталась вернуться назад, однако англичане встречали их огнем и убивали на месте. На мосту творилась ужасная трагедия – и это спустя всего несколько месяцев после окончания самой жестокой в истории человечества войны! Попавших в оккупационную зону британцев советских пленных впереди ждали ГУЛАГ и гибель, дорогу назад отрезали пули союзников, а внизу, в глубоком ущелье, ждала мгновенная смерть. Вдруг на экране показался человечек с поднятыми руками, бегущий в сторону русских, камера засняла его крупным планом: радостный человечек, странно размахивая руками и что-то крича, бежал к своим.

Внезапно клуб-столовую потряс нечеловеческий рев:

– Лисманис, останови кино! Не-е-ет! Не-е-ет! Лисманис, останови!

Растерянный Лисманис действительно «остановил кино», и заключенный Тимин, маленький человек, незаметный, никогда до этого не произносивший ни слова, обратился к застывшему на экране изображению:

– Куда прешь, дуралей?! Ведь это я, ребята! Ведь это я бегу домой, чтобы сорок лет в ГУЛАГе задыхаться!

С экрана на него и на всех нас глядел молодой Тимин, он улыбался и не понимал, чего было нужно от него спустя сорок лет его собственной, исстрадавшейся в ГУЛАГе сущности. Лисманис выключил проектор, между тем разнесся слух, что на экране Тимин, и вся зона ворвалась в клуб-столовую, среди них были ее начальник, майор Шалин, дпнк Сурайкин, руководитель воспитательных работ лейтенант Арапов, надзиратели Трифонов, Киселев и Тримазкин и все без исключения заключенные, даже Аркадий Дудкин, который, если кино было не о взятии Берлина или водружении знамени на Рейхстаге, на сеанс не ходил.

– Лисманис, давай Тимина! – приказал Шалин, и Лисманис заново пустил фильм точно с того места, когда от остановившейся на мосту массы отделилась маленькая точка, потом постепенно увеличивавшаяся и превращавшаяся в достоверного Тимина. Бежал и бежал радостный Тимин, бежал к своей Родине, которую он так жаждал видеть, к двадцатипятилетнему приговору, к которому уже в ГУЛАГе добавилось еще двадцать лет, бежал, так как думал, что в конце концов ему простят службу в армии Власова или по крайней мере заговорят с ним по-русски. Начальство зоны без труда узнало Тимина, и все, начиная с Шалина, кончая Трифоновым, разразились гомерическим хохотом, за ними последовали и некоторые заключенные. Хорошее зрелище представляла зал, где у одной части зрителей горе сжимало сердце, а другие смеялись от всей души. Бедный Тимин сначала попытался было рассмеяться, как другие, однако у него это не получилось, потом вдруг он упал в обморок, и мы, грузины и армяне, вынесли его на воздух, где местный эскулап Арнольд Андерсон привел его в чувство с помощью своего ноухау (из несекретных ингредиентов туда входила настойка подорожника и мяты, а все прочие автором советских поливитаминов тщательно скрывались).