Фредерик ждал ее на улице. Рахиль сняла подвенечную фату своей матери, сотканную их тонких французских кружев, и отдала ее проходившей мимо молодой африканской женщине, которая восторженно поблагодарила ее за такой подарок.

– Мне она не была дорога, – заметила она Фредерику.

Он рассмеялся, и она вздохнула с облегчением. Она боялась, что его слишком глубоко задело то, что его отвергли и вдобавок обозвали преступником.

– Меня никогда не волновало, что обо мне болтают, – добавила она.

– Мне говорили об этом, – усмехнулся он. – Как и многое другое о тебе.

– И все это правда.

Другая женщина, наверное, чувствовала бы себя нелепо, без толку разгуливая ежедневно в лучшем платье, но Рахиль это не смущало. Они в очередной раз отправились восвояси. Некоторые из тех, кто тайком наблюдал за ними, говорили, что они шли под руку – во всяком случае, очень близко друг к другу.

Когда стало очевидно, что через два года после смерти мужа и меньше чем через год после приезда его племянника Рахиль Помье Пети ждет ребенка, некоторые были удивлены – но не все. Она держалась как ни в чем не бывало, но весь город только о ней и говорил. Эту скандальную новость обсуждали в каждом доме за завтраком и продолжали обсуждать во время обеда. Обычно те, кто самым вопиющим образом нарушал установленные правила, соблюдали какие-то приличия, выходили из конгрегации и уезжали на Каролинские острова или в Южную Америку. Но только не Рахиль Помье Пети. С каждым днем она вела себя все более вызывающе. Некоторые говорили, что над ней летел пеликан, когда она провожала детей в школу при синагоге – очевидно, чтобы предотвратить насмешки со стороны других детей. Но никто даже не заикался о ее беременности – ни дети, ни их родители, ни женщины из Общества милосердия и богоугодных дел. Все ждали, как будут развиваться события.

Молодой красавец Фредерик Пиццаро по-прежнему приходил в синагогу по утрам и на закате, но никто не заговаривал с ним и не садился с ним рядом. А ему, казалось, было все равно. Он с самого начала держался особняком. Когда Рахиль Помье Пети стала слишком выделяться на общем фоне, она предпочла проводить время в своих комнатах, куда, как говорили, переселился и Фредерик Пиццаро, хотя не имел на то официального разрешения в виде брачного контракта.

Проживавших в Бордо родственников, партнеров по бизнесу, беспокоили прежде всего перспективы развития семейного предприятия, и потому, услышав об отношениях между Фредериком и Рахиль, они тут же осудили их. Но молодая пара, казалось, не замечала этого, а если и замечала, то не придавала этому значения. Фредерик не отвечал на возмущенные письма своих родных, но продолжал посылать им ежемесячные финансовые отчеты. В один из солнечных февральских дней Рахиль послала за Жестиной, нуждаясь в ее помощи при родах. А спустя несколько недель мадам Пети уже ходила с ребенком по городу, как будто она была замужней женщиной, отцом ее ребенка не был племянник ее мужа и она не знала за собой никакого греха.

Если бы я похоронила себя в четырех стенах и носила траур всю оставшуюся жизнь, все члены конгрегации были бы, несомненно, довольны. Многие желали бы, чтобы я отдала ребенка в какую-нибудь бездетную семью. Все двери были для нас закрыты. На рынке другие женщины проходили мимо, не замечая меня. Считалось, что общаться со мной опасно, и молодые девушки особенно боялись этого. Я поняла, почему жены пиратов жили в пещерах в одиночестве, избегая даже друг друга. Легче жить, не сталкиваясь с осуждением со стороны других, тем более таких же, как ты.

Мы назвали сына Иосиф Феликс в честь сына моей предшественницы – на счастье. Но он был бледным тихим ребенком – слишком тихим, на мой взгляд, никогда не капризничал. Часто он был вял и апатичен, и я думала, не был ли он проклят еще в моей утробе, – может быть, сплетни обо мне каким-то образом проникли туда и повредили ему. Я старалась держать его все время при себе, а на ночь часто брала в нашу постель, чтобы наши тела согревали и оберегали его, компенсируя холодный прием со стороны других. В течение нескольких месяцев после его рождения Фредерик ходил к самым видным членам нашей общины, умоляя их дать согласие на наш брак, но всякий раз получал отказ. Раввин не допускал его к себе, а члены совета конгрегации, вершившие судьбы всех жителей, с презрением советовали ему поселиться отдельно и найти подходящую жену.

Фредерик сказал мне, что месье Де Леон как-то отвел его в сторону, чтобы поговорить. Он знал меня еще ребенком и хорошо относился ко мне.

– Я заступался за вас как мог, – сказал он Фредерику, – и буду продолжать в дальнейшем, но здесь всегда существовал запрет на браки между членами одной семьи.

– Но я не из ее семьи, – возразил Фредерик.

– Вы возглавляете предприятие ее отца, вы племянник ее мужа. На этом острове считается, что вы из одной семьи.

Совет конгрегации выразил пожелание, чтобы Фредерик вернулся во Францию как можно скорее, пока датские власти не вмешались в личные дела живущих на Сент-Томасе евреев. Фредерик пришел домой с этого собрания в подавленном настроении. Он всегда был примерным сыном и хорошим братом, молодым членом семьи, на которого можно положиться. Ему всегда было важно, что думают о нем другие. Розалия сообщила мне, что на рынке говорят, будто я ведьма и околдовала его. Возможно, так и было. Я хотела, чтобы он не поддавался никому, даже самому Богу, если потребуется, – хотя я не думала, что Бог против нашей любви. Мы ни перед кем не провинились, нам не в чем было каяться.

Поскольку мы не были женаты, нашего сына не записали в «Книгу жизни», где регистрировались все рождения, браки и смерти, случавшиеся в нашем обществе. Это значило, что Бог не знает его, и если он вдруг умрет, то его нельзя будет похоронить на кладбище. Через восемь дней после рождения мальчика месье Де Леон привел к нам человека, совершающего обрезания. Операция была проведена тайком, после захода солнца. Розалия расчистила кухонный стол и постелила чистую простыню. Наш сын во время операции ни разу не заплакал.

Никто в синагоге не хотел сделать запись о его рождении, так что пришлось мне взять это на себя. Старик-смотритель впустил меня, так как я принесла с собой швабру и сказала ему, что меня прислали подмести пол. Как говорила Адель, женщина, которая держится уверенно, добивается своего. Я держалась уверенно и прошла в синагогу как ни в чем не бывало. Смотритель поклонился и назвал меня «мадам». Я не стала поправлять его и говорить, что большинство членов конгрегации называют меня гулящей девкой. Мне показалось, что я увидела цаплю в саду, а может быть, это была женщина, сидевшая в пятнистой тени около небольшого каменного фонтана.

Было два часа, самое жаркое время дня, когда магазины и кафе закрываются и большинство жителей дремлют в своих гостиных или спальнях. За детьми присматривала Розалия, так что я могла позаботиться о том, чтобы Бог узнал о моем новорожденном. Найдя книгу с самыми последними данными, я записала в нее дату рождения Иосифа Феликса Пиццаро и имена родителей – свое и Фредерика. Я старалась писать очень разборчиво и аккуратно, чтобы ни у кого не возникло сомнений в принадлежности моего сына к нашей общине. Затем я обратила внимание на то, что книги записей валяются в беспорядке, и стала их разбирать, хотя не собиралась делать этого.