— Давно пора срубить те старые ломбардские тополя, — сказал Эндрю однажды дяде Оливеру. — У них ужасно растрепанные верхушки. Ломбардские тополя сейчас уже никто не сажает. А это поле с молодыми елочками нужно будет осушить и вспахать.

— Да и старый сад тоже надо расчистить, — поддержал сына дядя Оливер. — Он больше похож на джунгли, чем на сад. Деревья слишком старые и никуда не годятся. Нужно их все срубить. Джимми и Элизабет ведут хозяйство по старинке и не получают с фермы даже половины того дохода, который можно было бы получить.

Подслушавшая это Эмили стиснула кулачки. Увидеть, как осквернят Молодой Месяц, как срубят ее старые, милые, любимые деревья, как поле, где под молоденькими елочками росла дикая земляника, осушат и тем уничтожат, как сотрут с лица земли задумчивую красоту старого сада, как испортят маленькие лощинки и склоны, хранившие все призрачные радости ее прошлого… Невыносимо!

— Если бы ты вышла замуж за Эндрю, Молодой Месяц был бы твоим, — сказала тетя Элизабет с горечью, когда застала Эмили плачущей и выяснила причину слез.

— Но перемены произошли бы все равно, — сказала Эмили. — Эндрю не стал бы слушать меня. Он считает, что муж в семье главный.

— Тебе скоро исполнится двадцать четыре, — сказала тетя Элизабет. К чему она это сказала?

«1 октября, 19

Сегодня после полудня я сидела у окна моей комнаты и писала новый большой рассказ, иногда отвлекаясь, чтобы понаблюдать за парой милых, забавных молоденьких кленов в нижней части сада. Они весь день шептались: склонялись друг к другу и оживленно шуршали листвой несколько мгновений, а потом отшатывались друг от друга и удивленно переглядывались, воздевая руки в комичном ужасе, в который привели обоих взаимные откровения. Любопытно, что за новый скандал грядет в Дереволандии».

«10 октября, 19

Сегодня был прелестный вечер. Я поднялась на холм и бродила по нему, пока сумерки, сгустившись, не превратились в осенний вечер с благословляющим землю звездным покоем в вышине. Я была одна, но мне не было одиноко. Королева во дворцах фантазии, я вела разговоры с воображаемыми спутниками и сказала так много эпиграмм, что сама себя приятно удивила».

«28 октября, 19

В этот вечер я выходила на одну из моих дальних прогулок по колдовскому, фиолетовому, тенистому миру с его громадными холодными облаками, громоздящимися в желтом небе, с его задумчивыми холмами в молчании заброшенных лесов, с океаном, швыряющим волны на скалистый берег. Весь пейзаж, казалось, ждал,

Как обвиняемые ждут,

К чему приговорит их суд[59].

Он вызвал у меня чувство… ужасного одиночества.

Как я подвержена капризам настроения!

„Непостоянна“, — как говорит тетя Элизабет? „Темпераментна“, — как выражается Эндрю?»

«5 ноября, 19

Какой сегодня у природы ужасный приступ дурного настроения! Позавчера она была не лишена очарования: достойная старая дама в подходящем ей по возрасту коричневом платье с отделкой из меха горностая. Вчера эта дама пыталась молодиться, надевая шарфы голубых дымок и прочие наряды весны. И какая это ободранная и некрасивая старая ведьма сегодня — сплошь лохмотья и морщины! Она сделалась сварливой из-за собственной некрасивости и теперь бесится днем и ночью. Проснувшись вскоре после полуночи, я услышала завывание ветра среди деревьев и увидела текущие по оконному стеклу слезы ярости и злости».

«23 ноября, 19

Второй день льет как из ведра. Да и вообще в нынешнем ноябре дождь идет почти каждый день. Сегодня я не получила совсем никаких писем. За окнами унылый мир с промокшими деревьями и грязными полями. Кажется, что сырость и мрак пробрались в мою душу и высосали из меня всю жизнь и энергию.

Я не могла ни читать, ни есть, ни спать, ни писать, ни заниматься чем-либо другим, пока не заставила себя все это делать — но и тогда у меня было такое ощущение, словно мои руки мне не принадлежат, а мозги не подчиняются. Я чувствовала себя тупой, неряшливой, непривлекательной… и даже наскучила самой себе.

Я обомшею от такого существования!

Ну вот! Поворчала на бумаге — и стало легче. Эта запись в дневнике помогла выбросить что-то неприятное из моего организма. Я знаю, что в жизни каждого человека должны быть несколько дней уныния и подавленности, когда все в мире кажется навсегда потерявшим свою прелесть и аромат. Облака могут появиться на небе даже в самый погожий день, но человек не должен забывать, что даже за самыми темными тучами есть солнце.

Как легко быть философом… на бумаге!

(Вопрос: если, шагая под холодным проливным дождем, вы вспоминаете, что за тучами есть солнце, позволит ли это вам не промокнуть?)

Что ж, — хвала небесам — никогда не бывает двух совершенно одинаковых дней!»

«3 декабря, 19

Сегодня был тревожный, штормовой закат. Он гневно вспыхивал над бледными выбеленными снегом холмами, прорываясь через кроны ломбардских тополей, и темные ели в роще Надменного Джона то и дело огорченно воздевали к небу свои лапы под яростными порывами ветра. Я сидела у моего окна и наблюдала за ними. А внизу, в саду уже было совсем темно, и я лишь неясно видела опавшие листья, которые кружились в зловещем танце на дорожках среди пустых, без цветов, клумб. Бедные мертвые листья… Они казались еще не совсем мертвыми. В них по-прежнему оставалось достаточно жизни, чтобы чувствовать себя беспокойными и одинокими. Они все еще внимали каждому зову переменчивого, давно равнодушного к ним ветра, который просто забавлялся, швыряя их потрепанные остатки. Мне было жаль эти листья, когда я наблюдала за ними в безрадостных, колдовских сумерках. И я сердилась — так нелепо, что мне самой было почти смешно — на ветер, который не желал оставить их в покое. Зачем дразнить их… и меня… этими мимолетными, страстными вздохами и жаждой жизни, которая прошла мимо нас?

Я даже от Илзи давно не получала писем. Она тоже забыла меня».

«10 января, 19

Возвращаясь сегодня вечером домой с почты (с тремя извещениями о принятых рассказах), я наслаждалась прелестью зимнего пейзажа. Было спокойно и тихо, низко висящее над горизонтом солнце окрашивал о снег в чистые, бледные оттенки розы и гелиотропа, а громадная бледно-серебристая луна, что выглядывала из-за Отрадной Горы, была моим другом.