Есть ли в мире звук более печальный и зловещий, чем завывание ветра под свесами крыши и возле окон в штормовую ночь? Кажется, что в этот вечер стонущий ветер эхом повторяет горестный плач прекрасной, несчастной женщины, которая умерла много веков назад и давно забыта всеми. Вся моя собственная прежняя боль звучит в нем, словно стонет, моля снова впустить ее в душу, из которой ее изгнали. Что-то странное и настойчивое звучит в голосе ночного ветра у моего маленького окна. Я слышу в нем плач прежних горестей, и стоны прежнего отчаяния, и призрак песен прежней надежды. Этот ночной ветер — неприкаянная душа прошлого. Ему нет места в будущем… и потому он печален».

«10 апреля, 19

Сегодня утром я чувствовала себя почти такой, какой была когда-то и какой себя давно уже не чувствовала. Я прогулялась по Отрадной Горе. Утро было очень теплое, тихое, туманное, с прелестным жемчужно-серым небом и запахом весны в воздухе. Каждый поворот петляющей по холму дороги казался мне старым другом. И все вокруг было таким юным. Апрель не может быть старым. Молоденькие елочки стояли такие красивые и приветливые в своих зеленых нарядах с похожими на жемчужинки бусинками росы на иголках.

— Ты моя, — звало меня море.

— Мы тоже имеем право на нее, — говорили холмы.

— Она моя сестра, — сказала веселая молоденькая елочка.

Когда я смотрела на них, пришла вспышка… тот давний блаженный миг, который, к моему горькому сожалению, приходил так редко в последние тяжелые месяцы. Неужели я навсегда распрощаюсь с ней, когда состарюсь? Неужели тогда моим уделом будет лишь „свет обычного дня“?[64]

Но по меньшей мере она пришла ко мне в это утро, и я ощутила себя бессмертной. В конце концов, свобода — состояние души.

Не предала Природа никогда

Души, что к ней с любовью устремлялась[65].

Природа всегда дарует нам исцеление, если мы приходим к ней со смирением. Тяжелые воспоминания и подрывающая силы неудовлетворенность исчезают. Я вдруг почувствовала, что давняя радость жизни еще ждет меня, прямо за гребнем холма.

Сегодня поют лягушки. Почему лягушка — такое забавное, милое, очаровательное, нелепое слово?»

«15 мая, 19

Я знаю, что когда умру, буду довольно мирно спать под травами летом, осенью и зимой, но когда придет весна, мое сердце затрепещет, зашевелится во сне и с грустью отзовется на голоса природы, призывно звучащие повсюду над моей могилой. Сегодня весна смеется вместе с утром, а я вышла к ним и стала третьей.

А еще сегодня пришло письмо от Илзи — маленькое, в котором почти нет никаких новостей. Она собирается приехать домой предстоящим летом.

„Тоскую по дому, — написала она. — Поют ли по-прежнему дикие птицы в лесах у Блэр-Уотер? Таким же призывным остается шум волн за дюнами? Мне их не хватает. Ох, до чего я хочу увидеть восход луны над гаванью, каким мы видели его десятки раз, когда были детьми! И хочу увидеть тебя. Писем недостаточно. Мне о многом хочется поговорить с тобой. Знаешь, я чувствую себя сегодня немного старой. Это любопытное ощущение.“

Она ни разу не упомянула Тедди. Но спросила: „Правда ли, что Перри Миллер помолвлен с дочерью судьи Элмзли?“

Думаю, это неправда. Но сам это слух свидетельствует о том, как высоко поднялся Перри по социальной лестнице».

В свой двадцать четвертый день рождения Эмили вскрыла и прочитала письмо, которое написала «от себя, четырнадцатилетней, к себе, двадцатичетырехлетней». Это оказалось не так забавно, как она когда-то предполагала… Сначала она долго сидела у своего окна с нераспечатанным письмом в руке, наблюдая за желтыми звездами, опускающимися все ниже над рощей, которую все, по старой привычке, пока еще называли рощей Надменного Джона. Что предстанет перед ней, когда она вскроет это письмо? Призрак ранней юности? Честолюбивых надежд? Утраченной любви? Потерянной дружбы? Эмили казалось, что она охотнее сожгла бы письмо, чем прочесть его. Но это было бы трусостью. Все в жизни нужно встречать лицом к лицу… даже призраков. Неожиданным быстрым движением она разрезала конверт и вынула письмо.

Вместе с ним пришел слабый, забытый аромат: в конверте лежали сухие лепестки розы — жесткие, коричневые, которые рассыпались в пыль от одного ее прикосновения. Да, она помнила ту розу: ее принес Тедди однажды вечером, когда они были детьми. Он так гордился этой первой красной розой, что расцвела на маленьком комнатном розовом кустике, который подарил ему доктор Бернли… единственная роза, которая вообще расцвела на этом кустике. Его матери не нравилась его любовь к маленькому растению. Однажды вечером горшок с кустиком случайно упал с подоконника и разбился. Если Тедди предполагал или знал, что есть какая-то связь между этими двумя фактами, он никогда не говорил об этом. Эмили очень долго хранила эту розу в маленькой вазе на столе, за которым делала уроки, но в тот вечер, когда было написано это письмо, взяла увядший цветок и вложила — с поцелуем — между листами бумаги. За прошедшие годы она успела забыть, что в конверте роза, и вот теперь цветок упал в ее ладонь, увядший, некрасивый, как розовые надежды давних лет, но с еще остающимся в нем слабым сладковато-горьким ароматом. Все письмо, казалось, было полно этой сладковатой горечи… Был ли то аромат или самый дух письма, она затруднилась бы сказать.

Это письмо было, как она сурово сказала себе, романтической глупостью. Над ним следовало просто посмеяться. И Эмили постаралась посмеяться над некоторыми его частями. Как неуклюже, как глупо, как сентиментально, как забавно! Неужели она действительно была настолько юной и зеленой, что могла написать такую цветистую, восторженную чепуху? Вдобавок можно подумать, что четырнадцатилетняя считала двадцать четыре года довольно почтенным возрастом.

«Написала ли ты свою великую книгу? — легкомысленно спрашивала Четырнадцатилетняя в заключение. — Поднялась ли ты на самую вершину альпийской тропы? О Двадцатичетырехлетняя, как я тебе завидую! Должно быть, это великолепно — быть тобой. Оглядываешься ли ты на меня снисходительно и с жалостью? Ты ведь не стала бы качаться на воротах теперь, правда? Ты уже положительная замужняя женщина, у тебя несколько детей, и ты живешь в Разочарованном Доме с Ним (ты ведь знаешь, кто это)? Только не становись солидной, умоляю тебя, дорогая Двадцатичетырехлетняя. И будь пылкой. Я люблю волнующие события и пылких людей. Ты миссис —? Какое имя заполнит эти прочерки? О, дорогая Двадцатичетырехлетняя, я вкладываю это письмо в конверт с поцелуем… и пригоршней лунного света… и душой розы… и капелькой зеленой прелести старого поля на холме… и ароматом диких фиалок. Надеюсь, ты счастлива, и знаменита, и прелестна, и не совсем забыла