Проход, в котором едва мог развернуться человек, тянулся на десяток метров, понижаясь. Затем он стал расширяться, и луч фонаря свободно заскользил по стенкам пещеры. Федор продвинулся еще немного вглубь. Туннель превратился в большой зал с высоким потолком и крошечным озерцом. Сверху в него звучно капало, от этого на воде толкались друг с дружкой круги. В пещере застоялся сладковато-гнилой неприятный запах. Федор прошелся лучом по замшелым стенам — кое-где на них проступали рисунки, сделанные черным. Они напоминали пиктограммы, но были слишком мудрены, чтобы принадлежать охотникам каменного века. Федор поскреб пальцем один из значков и убедился, что рисовали углем.

Росписи поставили его в тупик. Пещера Али-бабы оказалась тайным капищем, где справляли духовную нужду вооруженные автоматами браконьеры. «Это настолько эзотерично, что не лезет ни в какие ворота», — подумал Федор.

Луч фонаря упал вниз, высветив горку костей и трухлявые шкуры. Кости были похожи на человеческие.

Он выбрал один из двух широких ходов, ведущих дальше, прошел несколько метров и наткнулся на мертво лежащего человека. Но поражал не столько труп, сколько одежда покойника, сшитая целиком из шкур. Длинные волосы мертвеца были собраны сзади в хвост, борода спускалась до пояса. На меховой куртке запеклась кровь. Посветив вперед, Федор увидел второго мертвеца, привалившегося к стене. Одет он был в точности как первый, а бороду отрастил еще ниже. Запах сделался сильнее, но шел не от трупов — покойниками эти бородачи стали всего час или два назад.

Быстрым шагом Федор вернулся к озерцу, сел, попробовал воду — от нее ничем не пахло. Умывшись, он стал думать. Слишком неожиданно было очутиться в той самой кержачьей пещере, обнаруженной «беловодцами». И совсем уж дико — осознавать, что собственные слова об охоте на старообрядцев так скоро обретут воплощение. В сумках бандиты, разумеется, уносили кержацкие иконы — покрытые многолетней копотью «черные квадраты». А тайные знаки остались только на стенах. Федор вдруг подумал, что это охранные заклинания, намалеванные пещерными жителями после прошлогоднего визита «беловодцев». «Не сработало», — заключил он.

Позади послышались неясные звуки. Федор стремительно вскочил, нацелил фонарь на противоположную стену. Там шевелилась и издавала жалобные стоны груда тряпья.

— У-бе-ри све-ет, — проблеяла груда, поднимаясь.

Федор подошел ближе, направляя луч в сторону. Сбросив маскировочную рванину, перед ним возник косматый старик в драной дерюге, сморщенный, как сухофрукт. Он беспрерывно моргал слезящимися глазами и загораживался от фонаря дрожащей растопыренной пятерней.

— Ты никак местный, дедушка? — с интересом спросил Федор, стараясь быть дружелюбным.

— Здеся живу, — прошамкал старик. — Никак не помру. А может, ты меня того?.. Всех-то постреляли. — Он кивнул на туннели. — Уж думал, ушли. Еще думал — зря сховался, от смерти опять сбег. А ты вот остался. Чего так?

— Я не с ними, — Федор помотал головой. — А тебе, дедушка, сколько же лет? Больно ты древний, как я погляжу. С позапрошлого века живешь?

— Век нынче не знаю какой, — слезливо ответил старик, садясь у стены на рванину. — И годов сколь, не знаю. А власть-то какая теперь?

— Власть-то? Да как тебе сказать, дедушка, — задумался Федор. — До антихриста дело не дошло пока.

— Тьфу, — еще больше сморщился старик, — нужен мне твой антихрист. Столбоверы плешь проели антихристом. — Он ткнул корявым пальцем вглубь пещеры. — Ты бы мне по-человечески сказал, красные или белые у власти, а?

— Да не красные и не белые. Сейчас в основном, дедушка, серые.

— Это кто ж такие, не знаю, — поджал губы старик. — Анархисты, что ль? Война-то чем кончилась?

— Гражданская? Так она не кончилась, — заверил Федор и прибавил скорее для себя: — Поскольку дело ее живет, и мистические линии все никак не завяжутся в бантик… Словом, тендер на власть выиграла Антанта.

— Ну-у? — не поверил старик. — Это что ж теперь с Расеей?

— Бардак, дедушка, — серьезно сказал Федор. — А сам-то ты не кержак, выходит?

— Я-то? А кто ж я, ежели от истинной веры отпал и столбоверскую ересь по доброй воле принял? — прокряхтел старик, опять поднимаясь. — Кержак и есть. С самого девятнадцатого году, как с ними обосновался.

— Может, ты и партизанил тут? — боясь верить в удачу, спросил Федор.

— Нам партизанить ни к чему, — чуть более твердым голосом проговорил старик, оправляя на себе рубище, словно полузабытым армейским движением одернул мундир, — партизан у нас к стенке ставили без лишних разговоров. Имею представиться, — вдруг выкрикнул он, сделав навыкат мокрые глаза, — ротмистр Отдельного Барнаульского сводного полка Плеснев.

Он попытался отдать честь, но на голове у него ничего не было, кроме спутанных колтунов, и рука безвольно упала. Старик привалился к стене пещеры и, тихо скуля, заплакал горькими слезами.

По улицам Староуральской рабочей слободы сизыми клочьями плыл октябрьский туман, словно бесшумными тенями пробирался в тыл передовых частей вражеский разъезд. Весь день с рассвета крапал нудный дождь, а перед закатом солнце, на минуту протянувшее луч сквозь облака, окрасило сырой воздух бледной шизофренической желтизной. Время от времени начинавшиеся перестрелки тоже были похожи на редкую огнестрельную морось. Воевать в столь унылую погоду никому толком не хотелось, несмотря на решительные настроения командования и грандиозность полководческих замыслов.

К сумеркам в крайнюю халупу у околицы набилось с десяток офицеров из разных рот. Каждый приносил с улицы облако пара, большое количество воды, стекавшей в лужи на полу с сапог и пропитавшихся сыростью шинелей, а кроме этого, ворчливый задор или злую хандру — в зависимости от характера. Разоблачась и стряхнувшись, первым делом требовали горячего чаю. Хозяйка, пышная румяная баба, суетливо грела самовар и застенчиво прятала глаза в пол, а руки под фартук. Помимо пустого бледного чая и мелкой вареной картошки, выставлять на стол было нечего. Возле окна старый дед подслеповато ковырял шилом в драном сапоге. На печи шушукались две девчонки, робко поглядывали на гостей. Муж хозяйки, по ее уверениям, ушел летом воевать.

— Ну и с кем он воюет? — спросили ее.

— Дак мне ж откудова знать, — не поднимая глаз, ответила хозяйка. — Сказал, мол, там видно будет, за большаков али за старый режим кровь проливать.

— Малахольный, дурь из башки не выветрела, — стал ругаться дед. — За старый режим ему, вишь, кровь проливать.

Дедом заинтересовались. Хозяйка испуганно всплеснула руками:

— Да не слушайте ж его, старый, что малый — чепуху мелет.

— Я тебе не малый, — дед пристукнул кулаком по колену, — я голова в доме. Мне не перечь, дура.

— Ты, старик, за красных, что ли, агитируешь? — нехорошим тоном осведомились у него. — И многих наагитировал уже?