— Может быть, ты снимешь платье, и мы повесим его сушиться над огнем? — предложил алкмаарец.

Тейра отрицательно покачала головой.

— Чего ты боишься? Я же мертвец… — засмеялся Дарган.

Кажется, впервые, с тех пор как он очнулся в родном селении и увидел вокруг себя мертвецов, он смеялся. Ах нет, еще с Мораном они смеялись, когда стащили новые сапоги из сундука… Бедный Моран.

— Да нет, все нормально, — улыбнулась Тейра. — Я не боюсь… И мне уже не холодно.

Она тут же прекратила дрожать.

— Так куда ты теперь пойдешь? — возобновил прерванный разговор Дарган. — В земли Империи? Впрочем, мы и так уже на ее территории. Вот только здесь полно нежити и проклятых. Хочешь пробраться поближе к столице?

— Даже не знаю. Наверное — да.

— Это опасно. Имперцы нас не любят. Мы для них все еретики, поскольку не поклоняемся Всевышнему. Для жителей Империи главное — веришь ты в Небесного Отца или нет, а все остальное уже второстепенно.

— Но ведь людей создал не Всевышний, а его ангел Бетрезен, — заметила Тейра. — Разве не так?

— Так, конечно. Вообще все это очень странная история. — Как все алкмаарцы Дарган относился со скептицизмом к легенде о сотворении мира. — Всевышний так верил в своего первого, самого лучшего, самого прекрасного ангела Бетрезена, так гордился им, что доверил тому создание мира. И Бетрезен сотворил лучший из миров Невендаар. Потом боги Солониэль и Галлеан создали природу и эльфов, Вотан — населил горные отроги гномами, а напоследок сам Бетрезен лично изваял людской род. Говорят, у людей тогда ни в чем не было нужды. Но люди не могли жить в мире и довольстве, начались между ними вражда и война. И когда увидел Всевышний, во что превратились прекрасные земли Невендаара, он пришел в ярость и заключил Бетрезена в хаос Преисподней.

— Не больно-то справедлив был Всевышний к своему трудолюбивому ангелу, — заметила Тейра и покачала головой.

Платье ее почти совсем высохло, и подол даже начала дымиться.

Заметив это, Дарган наступил сапогом на дымящуюся ткань.

— Для имперцев мы еретики, — повторил Дарган. — Их ужасают наши обряды, наши беседы с душами предков. В Империи ничего не делается без благословления церкви. А церковь всегда ненавидела Алкмаар. Да и кем мы будем там, в Империи? Простолюдинами, ничтожными смердами, до которых нет дела ни рыцарям, ни властям.

— Но ведь крестьяне живут как-то… Что их защищает?

— Вера во Всевышнего, которой у нас с тобой нет. Ненависть к Бетрезену… — Он замолчал. Потрескивали ветви в костре, огонь дышал жаром в лицо. Дарган позабыл, что он уже не прежний. — Но наши предки предпочли не поклоняться ни Всевышнему, ни Бетрезену. Мы стали народом колдунов, каждый обладал своей магией, каждый рассчитывал только на себя и своих предков. Но не было того, кто объединил бы магические силы…

— А разве скипетр короля-жреца не должен был собрать магию воедино? — спросила Тейра.

— Скипетр? Не знаю… Может быть… Но не теперь.

Может, и так, может быть, Ашган в самом деле мог бы защитить свой народ. Мог, да не сумел.

Когда-то очень давно Алкмаар населяли кочевые банды разбойников. Каждая банда владела оазисом и оттуда устраивала набеги на деревеньки, что жались к берегам Альзона. В пору таяния снегов в Авлаарских горах река разливалась и, возвращаясь в свои берега, оставляла на земле толстый слой плодоносного ила. В ил сеяли овощи и пшеницу, а на залитых водой полях — рис. Но стоило собрать урожай, как с оазисов саранчой налетали разбойничьи банды и отнимали практически все — оставляли лишь жалкие крохи на полуголодную жизнь да семена на грядущий год. А зачастую и этого не оставляли. Тех, кто сопротивлялся, убивали. Молодежь, подрастая, уходила в разбойники, банды разрастались, прибрежные деревушки вымирали. Рано или поздно должен был наступить голод, и он наступил. В тот год умирали все — грабители, не находившие больше добычи, крестьяне, забросившие плодородные поля. Счастливые обладатели лодок и кораблей бежали либо в устье — на берега Горгового моря, либо плыли вверх по течению, за третьи пороги и, бросив лодки, уходили в Авлаарские горы и дальше — в Ништру.

В третий год голода, — утверждали летописи Алкмаара, король-жрец изготовил магический скипетр, с его помощью он собрал души умерших и направил их в бой против остатков банд, засевших в укрепленных крепостях оазисов. Он убил их всех, всех до одного, а женщин и детей заставил погрузить на корабли награбленные сокровища и под охраной своей бестелесной армии повез сокровища вниз по течению в земли Империи — менять кровавые сокровища на зерно и скот. С тех пор духи предков перестали покидать нажитые места. Тела умерших покрывали особым составом, внутренности и мозг извлекали и сжигали, — ушедшим они были без надобности — магическая сила передавала душе все накопленные за долгую или недолгую жизнь знания. А тело, умащенное благовониями, покрытое бальзамическим составом, высушенное сухим жаром пустыни и облаченное в богатые одежды — это тело служило якорем для эфемерных душ, чтобы держать их подле родных селений и городов.

Жизнь наладилась — в оазисах стали селиться скотоводы и купцы, разводили коней, выращивали сады. Там, где не хватало воды, рыли каналы, алкмаарские персики и сливы, а в особенности чернослив — душистый и сочный, славились по всему кругу земель — их везли в леса эльфов, и в земли Горных Кланов, и в Фергал — к столу самого Императора.

А потом разразилась война с Империей. Церковь объявила верованиями алкмаарцев нечестивыми, Великий инквизитор призвал обратить жителей пустыни в свою веру, а тех, кто не пожелает поклоняться Всевышнему, — сжечь. В поход отправились рыцари и сброд, паломники и шлюхи, сквайры и разбойники — все, кто мечтал о жирной добыче и легкой победе, о новых землях и новых рабах. Сотни кораблей ринулись через Горговое море на побережье Алкмаара. Имперцам поначалу удалось взять несколько прибрежных крепостей и основать с десяток своих фортов. Они разрушили город-крепость в устье Альзона (с тех пор тот город так и не был возрожден) и поплыли на кораблях вверх по течению. Но недалеко от столицы незваных гостей встретил алкмаарский флот и сжег с помощью брандеров неповоротливые имперские корабли.

Люди горели заживо вместе с такелажем, кидались в волны Альзона вплавь, но только две сотни имперцев спаслись и были приведены в столицу Алкмаара в цепях.

Тем, кто двинулся сушей, повезло еще меньше — тяжелые кони под рыцарями, облаченными в доспехи, пали в безводных землях, а следом умерли сами рыцари. Магия алкмаарцев сбивала их с пути, заставляла кружить по пустыне либо устремляться вслед за миражами и умирать среди дюн. Лишь единицам удалось добраться до оазисов, и там их либо убили, либо взяли в плен. Война за крепости на побережье Горгового моря шла еще сотню лет, торговля хирела, зато все более искусной становилась боевая магия, пока, наконец, не был заключен мир. Все, что сумели отвоевать имперцы, — это клочок пустыни на севере Алкмаара, да еще под шумок эльфы присвоили спорные земли на северо-востоке. Именно в те дни, в пору войны с Империей повстанцы попытались захватить власть, свергнуть короля-жреца и утвердиться в столице. Они проиграли и были изгнаны, пытались закрепиться на одном из оазисов, но не сумели, тогда они погнали на юг сотни пленных и ушли с ними за Стеклянную пустошь. Пленные своими жизнями оплатили тот переход.