В отчете экспертов от 19 ноября 1923 г. отмечалось, что среди археологических материалов исключительную ценность имеет набор золотых предметов эпохи Великого переселения народов (IV–VII вв.), а именно блюдо, 3 чары, 3 фибулы[390] в виде хищных птиц. Здесь же находился и золотой клад из Петроасы (известен также как клад из П(ь)етрасы или П(ь)етроасели) из 12 предметов – двух ожерелий, кольца, браслета, разрезанного на четыре части большого блюда весом в 7 кг и пр. Самой ценной частью клада являлась известная специалистам «Наседка с цыплятами» – четыре золотые фибулы (три маленьких и одна большая), элементы которых напоминали птичий клюв. Эксперты указали, что ранее этот клад, открытый в 1837 г., был довольно хорошо изучен. Ему было посвящено исследование румынского историка и археолога Александру Одобеску, изданное в Париже и Лейпциге в 1889–1900 гг. в 3-х томах ин-фолио. Как указали эксперты, «клад этот имеет первостепенное значение в истории возникновения европейско-средневекового стиля и техники, на развалинах античного искусства». Предметы клада, по-видимому, создавались при участии мастеров античной выучки, использующих свою технику для того, чтобы подчеркнуть отличие от искусства варваров-готов. Эксперты особо отметили, что российские исследователи получили шанс своими глазами увидеть подлинники шедевра Петроасы, а не довольствоваться описаниями и фотографиями. Однако этого не произошло, о чем будет сказано ниже.

Искусствоведческой экспертизой картин занимался Л.Ф. Вишневский. Объем работы был большим: картины и иконы находились в 41 ящике. При осмотре были обнаружены картины известных румынских художников, а также рисунки, гравюры, акварели и другие произведения изобразительного искусства. Но наряду с полотнами, принадлежавшими кисти известных мастеров, имелись картины, не представлявшие большой художественной ценности, и, по мнению эксперта, «носившие отпечаток отсталости и провинциализма».

Всего Л.Ф. Вишневский осмотрел 1 425 картин. Испытывая трудности с оценкой произведений западных мастеров, имевших, по его мнению, значительную художественную ценность, он предложил дополнительно привлечь к этой работе специалистов – искусствоведов. К 10 марта 1924 г. 1 050 картин кисти 145 художников были систематизированы по хронологическому принципу и изобразительным техникам. Особое внимание было обращено на работы выдающегося румынского художника Николае Григореску: некоторые из его 127 картин требовали реставрации.

Первоначально планировалось организовать выставку картин и других произведений искусства для специалистов, работников музеев и учащихся художественных учебных заведений, но впоследствии в связи с секретным характером работ по инвентаризации от этой идеи отказались.

Всего Особая комиссия обследовала 39 758 предметов, в том числе: 1350 картин, гравюр и рисунков, 156 икон, 418 вышивок и шитья, 495 единиц церковной утвари, 2 465 медалей, 1 370 предметов прикладного искусства, 22 243 монеты коллекции Румынской академии и т. д.

По окончании работы к 10 декабря 1924 г. в Кремле находилось 282 места румынских ценностей. Их общий вес составлял 267 пудов 0,1 фунта 94 золотника, (примерно 4 526,8 кг. – Т.П.) а стоимость оценивалась в 1 185 578 руб. 32 коп.)[391].

Музейные ценности были разделены на 7 групп:

1) клад из Петроасы как исключительная музейная ценность;

2) ткани и вышивки XV–XIX вв.;

3) предметы из драгоценных металлов;

4) рукописи;

5) иконы;

6) картины;

7) монеты.

Наибольшие трудности возникли с разбором и систематизацией архивов. Причина крылась не только в огромном количестве документов, но и в том, что не все они находились в Центрархиве, а были рассредоточены в других местах и разных ведомствах. Кроме Москвы, часть архивов оставалась в Петрограде. Речь шла, прежде всего, о документах румынского посольства, конфискованных после его ликвидации в 1918 г., и так называемом архиве Хр. Раковского, о котором упоминалось выше.

По поводу петроградского архива между председателем Особой комиссии А.Г. Шляпниковым и наркомом иностранных дел Г.В. Чичериным разгорелся конфликт, который, в конечном счете, пришлось решать Политбюро РКП(б). Шляпников предложил перевезти архив из Петрограда в Москву в распоряжение Особой комиссии для того, чтобы все документы находились в одном месте с целью их разбора и систематизации. 2 октября 1923 г. Шляпников писал в Политбюро ЦК РКП(б): «В процессе работы комиссии по разборке румынских ценностей стало известно, что часть исторических и архивных ценностей находятся в Петрограде, в материалах бывшего румынского посольства, ныне хранящихся в помещениях НКИД без должного внимания…». Указав, что питерская и московская части румынского имущества тесно связаны, Шляпников поручил представителю НКИД в комиссии Сандомирскому объяснить тов. Чичерину, что «архив посольства ни в коем случае не будет смешан с главным румынским архивом». Чичерин, поддержанный Литвиновым, считал, что перевозить архив в Москву нецелесообразно и что можно провести инвентаризацию на месте, тем более что речь шла в основном о документах бывшего румынского диппредставительства в Петрограде. Кроме того, он полагал, что это позволит избежать затрат, неизбежных при перевозке. Напомним также, что вопрос о возвращении арестованного в 1918 г. архива румынского посольства румынская делегация выделила отдельным пунктом повестки дня на прелиминарной советско-румынской конференции в сентябре 1921 г. Поэтому Чичерин был заинтересован, чтобы архив румынского посольства оставался «под рукой», в ведении НКИД. В письме к Шляпникову от 3 августа 1923 г. Чичерин писал: «Основной задачей возглавляемой Вами комиссии в данный момент является, как это следует из обсуждения этого вопроса на Политбюро, по возможности, суммарное, с птичьего полёта, обозрение содержания румынских ящиков без вхождения во все детали. Применение в данном случае научных методов архивных специалистов будет несвоевременным, ибо нам требуется быстрое и беглое обозрение содержимого ящиков в общем и целом, а не изучение содержимого каждой бумаги в отдельности. Что касается таких документов, которые были уже разобраны и исследованы, вторичное их исследование в данной стадии несвоевременно».

Поскольку вопрос зашел в тупик, Особая комиссия обратилась в Политбюро с просьбой вмешаться и разъяснить руководителям НКИД необходимость сосредоточения материалов внешнеполитического характера в Москве.

Решение вопроса затягивалось. Чичерин, как и Шляпников, также обращался в Политбюро, но еще и лично к Сталину. В письме к Сталину от 2 ноября 1923 г. он вновь разъяснял свою позицию о нецелесообразности перевозки архива румынского посольства из Петрограда. Шляпников 3 ноября повторно направил письмо в Политбюро. «В дополнение к моему письму от 2. Х. считаю нужным сообщить Политбюро [следующее]: 1) По поводу разборки архивов румынского правительства говорил с тов. Раковским перед его отъездом за границу и никакого «негодования» от него не слышал; 2) Решение комиссии было единогласным. Его поддержал и румынский тов. Залик, на которого ссылается тов. Чичерин; 3) Материал расхищался, об этом были дела в ГПУ, кое-кто из работников сидели по подозрению в хищении. Нет гарантий от хищений и теперь; 4) Председатель Центрархива заявил комиссии, что материалы и документы румынского посольства находятся в ненадёжных руках и без должной охраны; 5) Эвакуированные румынские архивные дела имеются также и в материалах румынской миссии Диаманди…».