собственно тишина-silence, латинское silentium, — исходно молчание, без-молвие, а уже потом безличная тишина.

69

Этимологически и семантически перегруженное французское слово contretemps (contre-temps, противо-время), соединяющее два значения, музыкальное и повседневное (сбой, помеха, невпопад), к сожалению, совершенно непереводимо с сохранением коннотаций на русский.

70

Вот этот текст:

(Первичная сцена?) Вы, живущие позже, близкие не бьющемуся более сердцу, представьте, представьте себе: ребенок — сколько ему, семь, может быть, восемь лет? — стоит и, отодвинув занавеску, смотрит через оконное стекло. Он видит сад, зимние деревья, стену дома: вполне по-детски наглядевшись на привычное место своих игр, он неспешно всматривается в небо над головой, самое заурядное небо с облаками в сером свете тусклого, лишенного дали дня.

И вот что происходит далее: небо, то же самое небо, неожиданно раскрывается, абсолютно черное, абсолютно пустое, выказывая (как сквозь разбитое стекло) такое отсутствие, будто все в нем извечно и навсегда утрачено, утрачено до такой степени, что тут же утверждается и рассеивается головокружительное знание: все, что имеется, — ничто, а главное, ничто и за этим. Неожиданно в этой сцене (ее нескончаемая черта) тут же захлестывающее ребенка ощущение счастья, опустошительная радость, которая может проявиться только слезами, бесконечным потоком слез. Приняв это за детские печали, его пытаются утешить. Он ничего не говорит. Отныне он будет жить в тайне. Он больше не будет плакать.

71

Следует отметить, что сама форма стихотворений в прозе Шара непосредственно повлияла на начавшийся примерно в это время постепенный переход Бланшо к фрагментарному письму.

72

Примечательно также, что, ознакомившись в 1950 году с этой статьей, Хайдеггер назвал ее автора, приняв за него по ошибке выступавшего в роли издателя Батая, «лучшим мыслящим умом Франции» (см. подробности этой коллизии у Моники Антельм (Le magazine littéraire. 2003. Oct. № 424. P. 32) и Раймона Кено (Queneau R. Journaux 1914–1965. Paris: Gallimard, 1996. P. 737)).

73

В отличие от других авторов, анализирующих философские аспекты поэзии Целана (Деррида, Лаку-Лабарт), Бланшо цитирует его тексты в собственном переводе.

74

Вот это стихотворение полностью:

    День, дни, на исходе дней

    ………………

    И без их слов побиваем их мыслями

    День снова ниже травы. Без тени жесты

    До какого, чтобы себя увидеть, вéка нагнуться?

    Папоротник, папоротники, вточь вздохи, повсюду вздохи

    Ветер ворошит палые листья

    Упираясь, уже восемнадцать сто тысячу лет нарождаясь

    чтоб гибнуть и гнить и гноиться

    Тот день, таких уже немало было

    так не мало,

    день, когда рушится ветер

    день, когда нестерпимы мысли

    Вижу бездвижных людей

    в баржах вповалку

    Уйти.

    Неважно как, уйти.

    И длинным лезвием своим поток воды прервет слова.

75

Кажется, присутствие этой знаменитой, вошедшей в тексты Рильке и Арагона маски (см. о ней достаточно добротную статью в русской Википедии), отнюдь не проясняя, бросает дополнительный свет на оттиски, отливки, маски в «Смертном приговоре».

76

Невольно вспоминается череда текстов Бланшо, в названии которых фигурирует слово последний: «Последнее слово» (два разных текста с таким названием!), «Самое последнее слово», «Последний говорить», «Смерть последнего писателя», «Последний человек»…

77

Подробнее об этом тексте см. в нашей статье «Как я представляю себе эту книгу» (в книге: Бланшо М. Мишель Фуко, каким я его себе представляю. СПб.: Machina, 2002. С. 75–93; отметим в этой связи, что сам перевод данной работы Бланшо был пересмотрен и уточнен для настоящего издания); кажется, что обнародованная с тех пор «новая» информация не сильно изменила ее посылы и выводы.

78

Вкратце о скандале, связанном с антисемитскими высказываниями Жана Бофре, непосредственное участие в котором приняли Деррида и Бланшо, можно прочесть в книге: Петерс Б. Деррида. М.: Дело, 2018. С. 227–228 (там же содержится и много других фактов и свидетельств об их взаимоотношениях); подробнее — в хрестоматийной биографии Бланшо за авторством Кристофа Бидана (Bident C. Maurice Blanchot, partenaire invisible. Seyssel: Champ Vallon, 1998).

79

Собраны в книгу: Derrida J. Parages. Paris: Galilée, 1986 (второе, расширенное издание — 2003). Разбору последнего рассказа Бланшо, «Мгновение моей смерти», посвящена книга: Derrida J. Demeure — Maurice Blanchot. Paris: Galilée, 1998.

80

Очередная перекличка: по свидетельству биографа Фуко Дидье Эрибона, эта статья послужила толчком к знакомству с творчеством Беккета — всерьез и надолго — Мишеля Фуко.

81

Так задним числом окрестили круг спонтанно собиравшихся на квартире у Маргерит Дюрас левых интеллектуалов; в центре этого круга вместе с хозяйкой дома и двумя ее мужьями, бывшим — Робером Антельмом, и нынешним — Дионисом Масколо, находился и Бланшо.

82

Этот призывающий к неповиновению, точнее — заявляющий о праве на отказ от слепого повиновения текст, исключительный по своей смелости и сохранивший свою злободневность и взрывчатую силу и в наши дни, приведен далее в приложении; подробно о его истории и контексте см. в книге: Трофименков М. Кинотеатр военных действий. СПб.: Сеанс, 2013; детально генезис этого документа и личный вклад Бланшо в его написание прослеживается в статье: Duwa J. La Déclaration des 121: un manifeste écrit par tous et non par un // Blanchot dans son siècle. Lyon: Parangon, 2009. P. 274–288.

83

Ни в коем случае не надо думать, что новое, на сей раз радикальное и окончательное отшельничество Бланшо сопровождалось утратой интереса к политической сфере; как свидетельствует его переписка с Вадимом Козовым (впервые опубликована в журнале Po&sie (2005. № 112–113)), в своем уединении писатель продолжал внимательнейшим образом следить за сиюминутными геополитическими перипетиями. (Следует также отметить, что эти простые и непосредственные письма, неожиданно светлые и согретые искренней симпатией, кажется, лучше, чем что-либо еще, характеризуют чисто человеческие качества Бланшо.)

84

В номер вошли тексты Рене Шара, Жоржа Пуле, Жана Старобински, Эмманюэля Левинаса, Мишеля Фуко, Поля де Мана, Франсуазы Коллен, Жана Пфейфера и Роже Лапорта. (Отметим в скобках, что первая посвященная Бланшо монография, книга Франсуазы Коллен «Морис Бланшо и проблема письма», увидела свет лишь в 1971 году.)