— Я директор, а не бандит, — сказал Извольский, — и у меня свои способы разговора с вашим братом. Если собака охраняет мой дом, то я ее кормлю, а если она взбесилась и начала на меня лаять, я вызываю ветслужбу, понятно?

— Ты не въехал, — сказал Премьер, — это ты бешеная собака, понял? Тебя, фраера, как человека, на стрелку звали. А ты наплевал на понятия. И меня подставил! Мне Негатив предъяву делает, — это, мол, я ментовке настучал. Извольский побледнел от бешенства.

— На хрен вообще весь этот фейерверк? — продолжал Премьер. — Ну, убили по твоей вине бригадира. Так ведь не нарочно же! Разобрались бы, как люди, парню красная цена двадцать кусков, выложили бы бабки и разбежались бы!

— Бригадира убили по твоей вине, — сказал Извольский, — я тебе его не заказывал, понятно? Я заказывал, чтобы шахтеров на рельсах не было, а не чтобы бригадир в гробу лежал!

— Ну и разъяснил бы это популярно! Ты бригадира не заказывал, я не от себя по пикету палил. Несчастный случай, господа-товарищи. За несчастный случай платят штраф. У тебя что, на штраф не хватает?

— Ты сам уберешься или мне охрану вызвать? — спросил Извольский, — и кстати, если ты еще раз к Мисину подойдешь, ментовка тебя за жабры возьмет, понятно?

— Э нет! Мы так не договаривались! Базар был такой — я делаю пикетчиков, я делаю Лухана — а ты мне сдаешь доходы от Мисина. Я свою долю выполнил.

— Да? — зло изумился Извольский. — А кто же это там на рельсах стоит? Привидения, что ли? Тоже мне, братва! Десяток шахтеров с рельс согнать не смог, это все равно что ворон с поля пугнуть, а разговоров-то! А гонору! А цепей золотых!

— Э! Пардон! С воронами-то промашка вышла! Эта забастовка для черногорского мэра. Понятно? Он с этого бабки имеет. Побастуют люди — в городском бюджете бабки заведутся, заведутся бабки — будет мэру на что водку для своих магазинов покупать. А водочку, кстати, самопальную Негатив делает, ему в забастовке тоже свой интерес! Ворон-то бы я разогнал!

— Для мэра? — переспросил Извольский, — надо же, какие новости! Кто-то сначала совсем другое имя называл…

— Обознались маненько, — дурашливо развел руками Премьер.

— Ничего себе маненько, — задохнулся ген-директор, — человек в морге лежит! Кто мне про фонды впаривал какие-то, про гортоп? Кто кричал, что без Лухана забастовки не будет? Ты слышал, что утром мэр сделал? Он ОМОН выслал забастовщиков охранять!

— Вчера было вчера, — ответил Премьер, — а сегодня мне Негатив популярно разъяснил, почем фунт дерьма. Хочешь, чтобы забастовки не было? Тебе мэра придется тогда убирать, ясно? Это за тебя ментовка сделает, а?

— Вон, — сказал Извольский. Премьер скользнул к двери кабинета.

— Да ради Бога, фраерок. А Мисин мой, понял? Ты меня в дерьмо перед людьми втравил, я Мисиным с Негативом расплачиваться буду, въехал?

И вор исчез в двустворчатых дубовых дверях.

Извольский посидел немного, затем придвинул к себе белый советского вида телефон, особняком стоявший на столе. Как и у большинства директоров крупных предприятий, у Извольского был свой московский номер, по которому он мог позвонить в столицу, минуя межгород. Эта мелкая радость экономила комбинату около семи миллионов рублей в год. Прямой номер, который набрал Вячеслав Аркадьевич, принадлежал бывшему сокурснику Извольского, ныне — зам. министра финансов. Они были почти друзьями — настолько, насколько позволительно дружить двум одиноким волкам, подхваченным горным селем, именуемым постсоветской экономикой.

— Привет, Кирилл, — сказал Извольский, — как жизнь?

— Собачья жизнь, — донеслось по линии.

Связь была старая и странная — каждое слово Извольского словно рождало эхо, которое носилось по проводам от Москвы туда и обратно. Подслушать линию могли все, кому не лень. Правда, все, кому не лень, давно уже ничего не слушали. Они просто покупали соответствующие записи у ФСБ, поскольку ФСБ, в целях обеспечения национальной безопасности, обязала все телекоммуникационные компании установить при АТС оборудование, позволяющее органам снимать с проводов любую информацию, буде они этого пожелают. Трудно сказать, насколько это решение способствовало национальной безопасности, но что для всех крупных банков оно значительно удешевило расходы на подслушку, в этом сомнений не было. Какой дурак, спрашивается, будет тратить бешеные бабки на противозаконное оборудование, если можно просто купить соответствующего майора или капитана, причем и те и другие, в отличие от оборудования, продавались по демпинговым ценам.

— Слушай, Киря, — спросил Извольский, — государство собирается нашим шахтерам платить?

— А при чем тут государство? — холодно сказал замминистра. — Все свои долги перед шахтерами государство закрыло. Это единственная отрасль, которая дотируется из бюджета. И это единственная бюджетная статья, которая выполнена не на 70 %, как полагается по секвестру, а на 100 %.

— Не надо мне врать, а, — сказал Извольский, — половина долгов шахтерам- это долги энергетиков, а половина долгов энергетикам — это государство. В нашей области военные задолжали за свет четыреста миллионов. Еще двести миллионов задолжало МВД. А долг по зарплате- пятьсот миллионов рублей. Если вы перечислите эти деньги военным, а военные перечислят их прямо энергетикам, а энергетики — прямо шахтерам, то шахтеры уйдут с рельс.

— Ну что ты как в детском саду, Слава! Ваши энергетики в бюджет должны три миллиарда! Если военные перечислят деньги энергетикам, то эти деньги будут списаны в налоги!

— Так не списывайте их! Переведите шахтерам!

— Слушай, ты понимаешь, какое в стране финансовое положение? Нам надо до конца года погасить 109 миллиардов рублей долга. Налоги вы не платите. Международные финансовые организации дали 37 миллиардов рублей. Нам надо взять откуда-то еще 72 миллиарда. А тут ты предлагаешь платить шантажистам.

Извольский хотел сказать, что он потому и не платит налоги, что они пойдут на покрытие чужого семидесятимиллиардного долга, но этого не сказал, а вместо того спросил:

— Понятно. Значит, вам надо заплатить 70 миллиардов, и шахтеры — та самая курица, которая выпила воду из мельницы.

— Правительство не пойдет на поводу у шантажистов.

— Тогда разгоните их. У меня завод гибнет, Слава, ты понимаешь, что мой завод через три дня покойник?

Далекий московский собеседник помолчал.

— Слава, — сказал он, — ты знаешь, мне очень неприятно тебе это говорить. Но если бы ты продал акции завода «Ивеко», то, банк, возможно, нашел бы способ прокредитовать государство. А мы бы заплатили из этих денег военным. Понимаешь, это не мои слова. Но люди просто знали, что ты мне позвонишь…

Извольский бросил трубку на рычаг.

Спустя десять минут Вячеслав Извольский вышел во двор комбината. Черная директорская «ауди» уже стояла у крыльца, и тихо урчала, подобно огромной довольной кошке. По узким дорожкам комбината Извольский ездил с шофером, после того, как еще в бытность замом Чаганина едва не задавил трех рабочих и вдребезги разнес свой первый внедорожник о трубопровод, тянувшийся вдоль дороги.