влиянием чьей-то обманчивой внешности – чтобы самому не оказаться неискренним. Не следует говорить обо всем, что видишь, но не следует и пытаться убедить других в своей слепоте. Великий еврейский философ двенадцатого века Моисей Маймонид, описывая воздействие плохой компании, сделал однозначный вывод: «Если вы живете в стране, чьи обитатели порочны, избегайте их общества. Если они попробуют заставить вас общаться, уезжайте из страны, даже если это значит уехать в пустыню».

Если другие люди не понимают нашего поведения – что с того? Их желание, чтобы мы делали только то, что им понятно, – это попытка диктовать нам условия. Если из-за этого мы выглядим в их глазах «асоциальными» или «неразумными» – ну, так тому и быть. Больше всего их возмущает наша свобода и наша смелость быть самими собой. Мы не обязаны давать никому отчета или объяснений, если только наши действия им не вредят или не нарушают их права. Сколько жизней было разрушено этой необходимостью «объяснять», которая обычно подразумевает, чтобы вас «поняли», то есть одобрили. Пусть о вас судят по вашим поступкам, и по ним судят о ваших реальных намерениях, но знайте, что свободный человек обязан давать объяснения только самому себе – своему уму и сознанию – и тем немногим, у кого действительно есть право требовать у него объяснений.

4. «Без усилий, без боли»

Другим барьером на пути обучения искусству бытия является доктрина «без усилий, без боли». Люди убеждены, что все, даже самые сложные задачи, должны выполняться с минимумом усилий или совсем без них. Эта доктрина настолько популярна, что вряд ли требует длительных пояснений.

Рассмотрим принятую у нас систему обучения. Мы убеждаем наших молодых людей, мы практически умоляем их получить образование. Во имя «самовыражения», «антидостижений», «свободы» мы стараемся сделать каждый изучаемый курс как можно более легким и приятным. Единственным исключением являются естественные науки, где нужны реальные усилия и где невозможно преподавать предмет в форме «легких уроков». Но в общественных науках, искусстве и на уроках литературы, в начальной и средней школе наблюдается та же самая тенденция. Облегчите задачу и не напрягайтесь! Преподавателя, который требует, чтобы ученики упорно трудились, называют «авторитарным» или старомодным.

Причины возникновения этой тенденции сегодня нетрудно обнаружить. В условиях растущей потребности в техническом персонале, в полуобразованных людях, которые работают в сфере услуг – от рядовых клерков до мелких начальников, – нужны люди с поверхностными знаниями, каковых наши колледжи и выпускают. Во-вторых, вся наша общественная система опирается на ложную уверенность в том, что никого не принуждают что-либо делать, а что ему самому это нравится. Замена явно выраженной власти анонимной находит свое выражение во всех сферах жизни: принуждение замаскировано под согласие, а согласие достигается методами массового внушения. Как следствие, учеба также должна восприниматься как приятное, а не как вынужденное занятие, тем более в тех областях, где потребность в серьезных знаниях минимальна.

Идея обучения, не требующего усилий, имеет еще один источник: технический прогресс действительно уменьшил объем физической энергии, необходимой для производства товаров. В ходе первой промышленной революции физическая энергия людей и животных была заменена энергией машин. В ходе второй промышленной революции мышление и запоминание заменяются машинами – вплоть до больших компьютеров. Освобождение от тяжелого труда воспринимается как величайшее достижение современного «прогресса». Это и вправду достижение – при условии, что высвобождаемая таким образом человеческая энергия направляется на другие, более сложные и творческие задачи. Однако получилось совсем не так. Освобождение от машин воплотилось в идеале абсолютной лени, к отвращению к любому реальному усилию. Хорошая жизнь – это жизнь, не требующая усилий; необходимость прикладывать большие усилия, в сущности, считается средневековым пережитком; и человек затрачивает их лишь в том случае, если его действительно заставляют это сделать, а отнюдь не добровольно. Вы едете на машине в продуктовый магазин за два квартала от дома, чтобы избежать «усилия» идти пешком; кассир в магазине набирает три цифры на калькуляторе, чтобы избежать умственных усилий и ничего не складывать в уме.

С доктриной отсутствия усилий связана и доктрина отсутствия боли. Это тоже носит характер фобии: избегать при любых обстоятельствах боли и страданий – физических и особенно умственных. Считается, что нынешний прогресс привел человека в землю обетованную, где можно жить без боли. Фактически у людей выработалась своего рода хроническая боязнь боли. Здесь мы имеем в виду боль в самом широком смысле слова, а не только физическую и умственную боль. Ведь больно и ежедневно часами заниматься музыкой, и изучать неинтересный предмет, хотя он и нужен для приобретения знаний, в которых человек заинтересован; больно сидеть и заниматься, когда хочется встретиться с подружкой, просто прогуляться или повеселиться с друзьями. Это и в самом деле доставляет некоторую боль. Увы, если люди хотят изучить то, что необходимо, или исправить какие-то недостатки в своей системе взглядов, они должны воспринимать все это с готовностью и без раздражения. Если же говорить о более серьезных страданиях, следует сказать, что быть счастливым – удел немногих, а страдания – участь всех людей. Когда люди разделяют свои страдания со страданиями других, это служит самым прочным фундаментом человеческой солидарности.

5. «Антиавторитаризм»

Другим препятствием служит страх перед всем, что считается авторитарным, так сказать, «давит» на личность и требует дисциплины. Эта фобия сознательно выдается за желание свободы, полной свободы самому принимать решения. (В своей концепции свободы Жан-Поль Сартр дал философское обоснование этому идеалу.) У этого страха много причин. И прежде всего это социально-экономические причины. Капиталистическая экономика базируется на принципе свободы, свободы продавать и покупать без любого вмешательства или ограничения, свободы действовать без ограничения какими-либо моральными или политическими принципами – за исключением лишь ограничений, однозначно определенных законом, которые в целом направлены на предотвращение умышленного вреда другим людям. Но даже с учетом того, что буржуазная свобода в целом имеет экономическую основу, невозможно понять столь страстное стремление к свободе, если не принять во внимание, что это желание также зиждется на сильной глубинной потребности: потребности быть самим собой, а не средством, используемым другими в своих целях.

Это экзистенциальное желание свободы постепенно было подавлено; желание защитить свою собственность привело к тому, что подлинное стремление к свободе превратилось всего лишь в идеологию. И действительно, в последние десятилетия мы видим, казалось бы, парадоксальную тенденцию. В западных демократиях авторитаризм значительно уменьшился, но вместе с ним значительно уменьшилась и фактическая свобода личности. Изменился не сам факт зависимости, а ее форма. В девятнадцатом веке те, кто правил, использовали явные, непосредственные полномочия: короли, правительства, священники, начальники, родители, учителя.