О-хо-хо.

Я вспомнила интернетовское: надо ли требовать от ребенка, чтобы он рассказывал тебе все. И массовые разборки. За и против. А вот у меня другой вопрос возник: а надо ли мне рассказывать ребенку все. И как это сделать?

Особенно про Сергея. Когда я сама не понимаю — ни что происходит. Ни почему я приняла правду и простила его ложь. Почему занималась с ним любовью, когда больше всего хотела загрызть?

Ну, с Платоном — понятно. Уж не знаю, как удалось этому суперталанту так быстро разбить Денискины розовые очки. Сын на эту тему молчал, как партизан. И слышать про папеньку ничего не желал. Только спросил: «Мама, а он вообще меня хотел?» Мы с мамой переглянулись. И я усмехнулась. Вот как меня ругать за ложь — так только вперед. А как самой сказать эту самую обожаемую правду? Молчим. Хором молчим.

— Понятно, — нахмурился сын.

А я тут сообразила, что Денис приехал совсем ненадолго. И скоро уедет на очередные сборы — только я его и видела. Так что — надо пользоваться! Где там у нас Большой Сочи и цивилизация с излишествами, до которых мой мальчик большой охотник? И… пойдем-ка мы постреляем еще до кучи.

— Ура! — обрадовался он, когда услышал заветные слова.

Поворчал, устраивая ноги в ауди — мало место ему. И надо бы маме (ой, то есть мне!) купить нормальную машину.

Вспомнила крузак, унесенный «ручейком». Нашли ли его? В такой «нормальной» машине даже моему маленькому деточке было бы просторно. Но где мы, а где крузак.

В общем, поехали мы наслаждаться жизнью. Правда, далеко не уехали.

На выезде из Головинки нас тормознули ДПСники. Странно, какие-то совершенно незнакомые. И не привычно-вальяжные. Какие-то хищные.

— Ваши документы.

— Пожалуйста.

Сколько подобного было в моей жизни, а сердце отчего-то всегда замирает. Сегодня, пожалуй, посильнее, чем обычно. Странно. С чего?

— Откройте, пожалуйста, багажник.

Я знаю, что не обязана. Но привычно жму кнопочку — скрывать мне совершенно нечего. Слышу, как гудит умная машина. Выхожу.

— Посмотрите, пожалуйста, — спрашивает один. И я понимаю, что другой снимает все на видео. — Это ваше?

— Это моя сумка, — удивленно смотрит на меня Дениска. — Только что она здесь делает? Ма?..

У меня все плывет перед глазами, отчетливо накрывает дежа вю. Ведь это все уже было, даже на этом же самом месте, с Сергеем! Только не так, не… Нет! Этого просто… просто не может быть. Глупость. Нелепость…

Вжикает молния на сумке. Я холодею. Но еще на что-то надеюсь. Зря.

С торжествующим видом ДПСник достает из сумки какой-то пакет. С чем-то белым. И я отчетливо понимаю: он точно знал, где и что искать. Он смотрит на меня и, улыбаясь, говорит:

— И что будем делать, гражданка?

— Мама, — шепотом говорит Денис. — Мам, это не мое. Правда.

Я киваю. Беру его за руку. Пытаюсь сообразить хоть что-нибудь. Но у меня в голове только стучит, гулко и неотвратимо: «Бам! Бам! Ба-ам!»

Я едва успеваю сообразить, что надо срочно кому-то звонить, пока даже не знаю, кому именно, как…

Из-за поворота эффектно вылетает крузак. Мне даже на мгновение кажется, что тот самый, утонувший. Что сейчас оттуда выскочат Сергей и спокойный как сытый удав Петр Иванович. Черт, я даже того адвоката с видом Будды, который меня размазывал, видеть была бы рада.

Но…

Петр Иваныч слишком серьезный человек, чтобы вот так взвизгивать тормозами, понтуясь наподобие голливудских героев. У него и его ребят все чинно, неспешно. Вежливо. И как бы само собой. Эти же…

Я почти не удивилась, когда в белую пыль южной дороги наступили изысканно узкие сверкающие ботинки Вениамина Зуброва. И если секунду назад мне казалось, что все плохо — то были цветочки. Потому что Платоша это пока даже не зеленая ягодка. А вот сейчас по наши души явилось настоящее бедствие. Отец моей первой любви, чтоб его. А особенно меня, потому как угораздило дуру связаться с проклятой понтовой семейкой.

— Здравствуй, Кариночка. — Вениамин снял черные очки и полюбовался на вытянувшихся в струнку «ДПСников». Зуб даю, фальшивых.

— Добрый день, Вениамин Эдуардович, — ответила я, стараясь не дрожать и не заикаться.

— Здравствуй, Денис.

В барственном взгляде мелькнула легкая тень неудовольствия.  Смешанная с каплей презрения. Потому что моветон, такое плебейское имя у члена семьи — пусть и непризнанного. И до сего момента (какое это было счастье, оказывается, а я печалилась, глупая!) ненужного. Это же возмутительнейший непорядок, что я посмела не соответствовать.

Сын хмуро кивнул. И вопросительно посмотрел на меня.

— Дурно воспитан мальчик, Кариночка. Дурно! — отечески попенял дедушка. — Не здоровается, на отца кинулся. Хотел ударить, представляешь, какой кошмар.

Мы с сыном молчали. Равнодушно звенели цикады. Вот уж кому не было никакого дела до подстав на дороге. До «властителей» мира, на пути которых оказались мы. До беспомощности, что сковала меня по рукам и ногам. И до ощущения того, что жизнь катится в пропасть.

— Что ж ты так, Кариночка? Ты ж дама безработная, вся в долгах, а от такого предложения отказалась. Платоша же старался, уговаривал. Вон Денис — умничка… был поначалу. Пока ты его против родного отца не настроила. — Вениамин Эдуардович укоризненно покачал головой. — Или Платоша плохо старался? Ай-ай-ай. А ведь задача элементарная… Но и тут сынок облажался. Вот скажи, откуда у меня мог появится такой… Ладно, все равно мой.

«Может, поэтому такой и получился, что твой», — подумала я, но вслух благоразумно ничего не сказала. Лишь отвела взгляд от господина Зуброва в сторону, к сверкающему на горизонте морю.

— Не цените вы хорошего отношения. А ведь все могло быть куда серьезнее. Допустим, в аэропорту, когда Денис бы полетел в Москву. И при журналистах.

Мы с сыном синхронно вздрогнули. Таким мерзко-отеческим тоном это было сказано, и — последствия… боже… ведь этот человек запросто поступит так с собственным внуком. Просто потому что может.

— Вижу, начинаешь ценить. А всего-то тебе и надо понять, девочка, что нужно просто делать то, что я от тебя хочу. И если тебе сказали, что ты возвращаешься к Платону — значит, ты возвращаешься к Платону и радуешься своей удаче.

— Не смейте так говорить с мамой! — яростно и тонко закричал Денис.

Не выдержал, — отстраненно подумала я, бедный мальчик, не привык он чтобы вот так.

Денис подскочил к Зуброву-старшему — почти даже успел. Охрана и фальшивые постовые опередили, загородили Зуброва собой. А тот насмешливо посмотрел на внука. Покачал головой, веля охране отойти.

— Молодой человек мне нравится, — сообщил Вениамин Эдуардович, улыбнувшись как сытая анаконда. — С него будет толк. Он подумает хорошенько. И поймет, что ему выгодно. Карьера волейболиста, на которую положена вся жизнь. Или… тюрьма.