― Возможно, позднее. Но сейчас ты нужен мне здесь. Я уже отправила письмо Николасу. Возможно, он его не получит, или письмо придет через несколько месяцев. Но и ты не успеешь добраться туда быстрее. А тем временем все худшее уже случилось. Свадьба состоялась, и они стали мужем и женой. По крайней мере, в Трапезунде он не сможет прятать ее, как во Флоренции. Рано или поздно Николас узнает, что произошло, и сделает все возможное…

― И что же? Вы все равно поедете? ― спросил стряпчий.

― Только во Флоренцию, ― ответила Мариана. ― Именно там они поженились. Кроме того, я поеду через Дижон, чтобы навестить Тибо де Флери и получить копии всех бумаг. Полагаю, это будет разумно.

― Согласен, ― подтвердил Грегорио. Если она сможет доказать, что брак Дориа не имеет силы, скорее всего, он бросит Катерину, ведь тогда он не сможет рассчитывать на ее наследство. Однако сейчас они ничем не в силах были помочь девочке.

Внезапно стряпчий понял, что на самом деле двигало его хозяйкой: если Катерина обретет свободу вследствие признания брака недействительным, у Пагано Дориа не будет причин задевать ее защитников.

Конечно, как всякая мать, Мариана де Шаретти страшилась за судьбу дочери, но еще больше ее терзал страх за Николаса.

― Я постараюсь выехать как можно раньше и напишу тебе из Флоренции, ― сказала она. ― Тебе же придется подождать. У нас хорошие служащие, но им нужно еще многому научиться. Однако если от меня не будет никаких известий, или ты сам почувствуешь, что должен что-то предпринять, я даю тебе позволение поступать по своему усмотрению. В Венеции у нас есть капиталы, и туда новости будут доходить гораздо скорее. Найди там дом, сними помещение для конторы. Николас все равно собирался сделать это. А если поймешь, что должен отправиться в Трапезунд, ― тогда действуй.

― Здесь справятся и без меня, ― заявил Грегорио. ― Возьмите меня с собой в Дижон.

Мариана улыбнулась.

― Мне так повезло с вами со всеми… Но ты сам сказал: сегодня последний день, когда мы можем позволить себе проявить слабость. Если когда-нибудь я забуду об этом, ― мне будет довольно взглянуть на это письмо.

― Ансельм Адорне… ― сказала она чуть погодя. ― От этого семейства у меня почти нет секретов, но они дружны с Дориа ― Я им ничего не скажу, ― пообещал стряпчий.

Женщина нахмурилась.

― А Лоренцо Строцци? Николас жил у его матери, во Флоренции.

― Но он тогда ничего не знал о Катерине, значит, и Строцци ничего не известно.

Все сказанное Грегорио было правдой… но он все равно чувствовал себя предателем. Он ушел и погрузился в долгие размышления, а затем взял перо и, как обычно, в четырех экземплярах, написал длинное зашифрованное письмо Николасу.

* * *

Наутро после пожара мессер Николаи де Аччайоли, человек с деревянной ногой, вернулся в Модон с Патроса, буквально за день до того, как на острове разразилась чума. Прибыв в Модон, он окинул взглядом обгоревший корабль в гавани и, подробно расспросив бальи, послал любезное сообщение юному Никколо ван дер Пулу, владельцу галеры «Чиаретти», что он едва ли сможет продолжить путешествие на борту его судна. Однако он будет очень рад, если юноша пожелает навестить его на постоялом дворе.

Николас получил это послание, но до вечера ничего не стал предпринимать. Он целые сутки провел на ногах и был вынужден признать правоту Джона Легранта. Конечно, они могли выйти завтра из Модона на веслах, но на то, чтобы починить галеру, все равно ушло бы несколько дней. Он не сможет догнать «Дориа». Однако казалось вполне вероятным, что парусник задержится в пути, дабы подождать соперника, ― и стать свидетелем его окончательного падения.

Как ни странно, весть о задержке мало кого порадовала. Наутро после разговора с Тоби по ожесточению в глазах своих спутников, он понял, что они знают правду насчет Катерины.

Легрант разумно воздержался от обсуждения этой темы. Священник, случайно оказавшись рядом с Николасом, заметил:

― Я хотел сказать, что очень сожалею. Мне кажется, я видел девочку в Порто Пизано. Хорошенькая, с каштановыми волосами, в одежде пажа… Вид у нее был вполне счастливый…

И поскольку Николас не знал, что сказать, он просто поблагодарил капеллана, и тот поспешил добавить:

― Разумеется, подобному поступку нет оправданий…

На этом Годскалк завершил разговор. Асторре, в свою очередь, едва только узнал все новости, поспешил отыскать Николаса и схватил его за рубаху.

― Я убью его! Я взрежу ему живот и скормлю внутренности собакам! Я…

Чтобы успокоить бравого капитана, фламандцу пришлось ответить ему в том же тоне, использовав немало живописных ругательств.

Но самым интересным, разумеется, был разговор с Юлиусом, который, похоже, обижался, что Николас скрыл от него все происходящее. В какой-то мере он был прав, ведь в свое время стряпчий присматривал не только за старшим сыном, но и за обеими дочерьми Марианы… Юлиус завалил его вопросами, а затем заявил Николасу, что лично проследит за тем, чтобы корабль был готов к выходу в море даже не через сутки, но прямо к ужину. Лишь совместными усилиями Легранта и Тоби удалось его утихомирить. Команда поначалу также была ошарашена изменением планов, но затем все успокоились.

И вот, поглощенный мыслями о снастях и канатах, Николас наконец постучал в дверь дома, где поселился грек, и прошел в гостиную. Он забежал сюда в перерыве между другими важными делами; ничего не ел с полудня и даже не успел переодеться. Одноногий афинянин флорентийского происхождения, в своем безупречном платье и высокой шапке, поприветствовал его с изысканной любезностью.

― Это новые цвета Шаретти, ― пошутил Николас. ― Корабль и дублет дополняют друг друга. Простите, монсеньор, у меня не было времени, чтобы привести себя в порядок. Я также сожалею, что мы будем лишены вашего общества до Константинополя.

― Стамбула, ― поправил его грек. ― Теперь при турках вам придется называть его именно так. В Пере вы встретитесь с моим братом, которого помог освободить король Шотландии. Понравилось ли вам морское путешествие? Разумеется, до этого печального события…

― Мне многое нравится, ― ответил Николас. ― Мы плыли мимо Тольфы. Похоже, римские квасцы до сих пор никто не нашел…

Афинянин улыбнулся. Он уже был немолод, но смуглое бородатое лицо можно было даже назвать красивым, и оно ничуть не изменилось с того дня, когда, полтора года назад, Николас впервые увидел его на пристани в Дамме, а затем в сентябре, на борту венецианской галеры в Слёйсе, когда познакомился с Виолантой Наксосской, и у них впервые зашла речь о путешествии в Трапезунд.

Часть своих сбережений в золоте Николас хранил в Венеции. В том же банке имелся и солидный вклад на имя компании Шаретти. Этот вопрос не обсуждался вслух, ― ибо большая часть денег поступала в награду за обнаруженные залежи квасцов близ Рима и за то, что Николас сохранил эту находку в тайне. Венеция обладала монополией на торговлю квасцами, полученную от турков… Теперь же Николаи де Аччайоли сказал: