– Не могу смотреть на вашу руку. – Тим перехватил взгляд мачехи и спрятал оцарапанную стеклом ладонь за спину. – Рану нужно промыть и перевязать, иначе это может плохо кончиться.

– Порез подождёт. Сейчас мне важнее узнать, кто столь бесцеремонно со мной играет и наверняка ещё исподтишка насмехается.

– Вы преувеличиваете. Виной всему, вероятно, ветер? Захлопнул дверь – и всего делов.

– В первый раз тоже был ветер, когда я вышел в сад? А когда вам вздумалось ко мне присоединиться, тоже ветер ковырялся в замке, чтобы открыть его?

– Я ничего не понимаю...

– Я тоже.

– Если дверь закрыта, значит, в оранжерею спустился кто-то из слуг. Увидел, что дверь нараспашку, и повернул ключ. С его стороны это правильное решение, а вот о чём думала я, выбираясь на улицу в такое время?

– Предлагаете покричать, чтобы тот слуга нас услышал и вернулся? Не боитесь, что криком разбудим весь дом?

Малеста поёжилась от сырой утренней прохлады и поправила накидку на плечах.

– Но нужно же попасть внутрь... Мы не можем оставаться на улице и ждать, когда слугам опять вздумается дойти до оранжереи.

Тим, однако, думал о своём.

– В земле из-под герани я нашёл вот это.

Андервуд протянул мачехе стёклышко, которое не вызвало на её лице никакого чувства, кроме недоумения.

– Из-за такой чепухи вы испортили двенадцать чудеснейших кустов?

– Это не чепуха. Помните стол, уставленный флаконами для духов, в каморке у Бетси? – Малеста кивнула. – Одна из склянок на том столе была точь-в-точь из такого же стекла, и её содержимое воняло точно так же.

Малеста взяла в руки стёклышко и поднесла к носу.

– Пахнет растёртыми травами. Не более.

– Не более? Да меня чуть не вывернуло, когда я открыл флакон днём у Бетси.

– Я помню тот флакон у вас в руках... Мне ещё пришлись по нраву его форма и яркий цвет. Но вы уверены, что это стекло имеет к нему отношение? И что запах сходится? – Малеста снова повела носом. – Я ничего подозрительного не чувствую. А вот запертая дверь меня действительно беспокоит.

– Вы мне не верите? Ну, конечно, не верите. Чего ещё я могу ожидать?.. Хотите, прогуляемся до пристройки, и вы сами убедитесь, что того самого флакончика на столе нет? Вот прям зуб даю, что его там не будет, а этот осколок – его часть.

– Зубы оставьте при себе; мне лишь нужна одна моя вещица, которой в вашем саквояже явно не место.

– Да забудьте вы про подвяз...

– Тише! – Малеста подскочила к Тиму и накрыла ладонью его губы. – Вдруг кто услышит.

Тим отнял руку мачехи от своего лица и не без ехидства заметил:

– Так замечательно же. Откроют нам двери, и вы, наконец, оставите меня в покое и, может, ещё успеете выспаться, прежде чем миссис Мерит разбудит к завтраку.

Но Малесте такая перспектива радужной не казалась. Что может быть позорнее, чем на рассвете попасться на глаза слугам, будучи почти не одетой? На многолетней дружбе с миссис Мерит тогда придётся поставить крест, а других подруг в округе у леди Андервуд никогда не было.

– Крикнуть ещё раз? – Тим выдернул мачеху из затянувшихся раздумий.

– Идёмте уже, – проворчала та. – Посмотрю, как ваши подозрения насчёт флакона разобьются в пух и прах. А там, может, дверь снова окажется открытой. Но сначала приведите здесь всё в порядок. – Малеста обвела рукой цветник, больше похожий на поле битвы, заваленное мёртвыми гераниевыми солдатами. – Нельзя, чтобы миссис Мерит это увидела. У неё слабое сердце.

– Насчёт старухи не волнуйтесь, – протянул Тим, запихивая первый истерзанный куст обратно в горшок. – Она нас всех переживёт и по всем поминки справит.

– Сколько же злобной насмешки в ваших словах, – заметила Малеста, приблизившись к Тиму и взяв в руки второй гераниевый труп. – Неужели вы не можете по-другому? Вы никогда не пробовали просто любить людей? 

В терракотовый горшок со сколотым ободком полезла третья герань.

– А за что их любить? Вот, например, за что любить миссис Мерит?

– Хорошо. К миссис Мерит можно относиться просто по-человечески уважительно. А к остальным...

– То есть остальных всё же надо любить. – Тим фыркнул, но не рассчитал силы, и подсохшая земля взметнулась мелкими хлопьями вверх и прямо Тиму в ноздри. В носу снова защекотало, и снова стал напрашиваться чих. – И даже вас?

Словами Тим умел резать по сердцу искусно. Малеста тут же выпрямилась, отряхнула руки и бросила Андервуду:

– Знаете что? Копайтесь-ка вы сами в ваших цветах!

– Эй, а вы куда?

– Пойду в дом! Находиться рядом с вами нет больше сил.

– Так двери же заперты. Хотя... Идите! Вдруг какое окно открыто. Вы ведь так ко мне прикипели, что повторяете каждый мой шаг. Сможете, наверно, как я, и через окно в дом сигануть.

– Я? Прикипела? К вам?

Тим тоже выпрямился. Плевать было, что шестая герань торчала из горшка вкривь и вкось и больше напоминала пугало с раскинутыми в разные стороны руками, чем нежный цветок.

– Конечно. Бегаете за мной – шагу ступить нельзя. Даже в геранях спокойно ночью не покопаться – всюду вы появляетесь.

– Ну, знаете ли...

Малеста закуталась посильнее в почти сползшую с плеч накидку и быстрым шагом пошла к дому. Дёрнула дверь в оранжерею, но та, как и прежде, была странным образом заперта. Малеста сердито тряхнула головой и, подобрав платье, двинулась вдоль стены дома, как вдруг ей дорогу преградил Тим.

– Уйдите, – сквозь зубы процедила леди Андервуд.

– Остановитесь.

– Это вы остановитесь. Вы идёте спиной и ни черта не видите!

– Я так иду, чтобы видеть ваше лицо.

– Оно вам всегда было безразлично.

– Просто раньше я не понимал, насколько оно хорошенькое...

Выпустив платье, Малеста вскинула руку, чтобы в очередной раз одарить нахального пасынка пощёчиной, но тот был готов, тут же перехватил за запястье, сжал и ровным голосом произнёс:

– Я всего лишь имел в виду, что ни отец, ни ваша приятельница не простят мне, если вы вдруг надышитесь сыростью, простынете и будете пугать всех в Аскоте нездоровым румянцем на бледной коже и осипшим голосом.

– Если я буду продолжать здесь стоять и слушать вас, то точно простыну. Отойдите. Дайте пройти.

– Куда же вы идёте? Всё же рискнёте в таком виде разбудить слуг?

– Ищу окно пониже и пошире, чтобы повторить ваш трюк. Если уж у вас получилось, то я точно смогу.

– Окно? – Тим усмехнулся. – Да вы посмотрите на этот дом! Ему же лет пятьсот, не меньше! Гляньте сюда! – Тим пнул ногой стену толщиной в приличных три-четыре фута. – Это не дом, а настоящая неприступная крепость! Окна здесь годятся лишь для того, чтобы из них лить расплавленный свинец на головы посетителей. А вы собрались по ним лазить...