опоры для нее не существовал. Надо сказать, де Безанваль сумел очаровать и самого Людовика, которому он нравился своим открытым и жизнерадостным характером. Де Безанваль был невысокого мнения о королеве, ценившей внешний блеск разговора, беспорядочно перескакивающего с одной темы на другую и не дающего собеседнику возможности перевести дух. В отличие от бесед в наиболее передовых парижских салонах, она ставила на первое место живость ума, а не ум и высокий уровень культуры человека. Да и была неспособна к тому, если судить по высказыванию Безанваля:

— Королева не лишена ума, но ее воспитание с точки зрения образования было никудышным.

Может быть, де Безанваль и не продержался бы так долго подле королевы, если бы не нашел поддержку в лице других фаворитов королевы. Еще с конца 1760-х он сдружился с четой де Полиньяков, влачивших тогда полунищее существование в небольшом замке. Барона приводило в восхищение то, с каким достоинством Габриэль де Полиньяк переносила эти трудности. Поговаривали, будто бы между молодой женщиной и Пьером-Виктором не обошлось без небольшого романа, который перерос в прочную дружбу, подкрепляемую их взаимным интересом к продвижению.

В самом начале своего фавора де Безанваль сделал попытку проверить способность королевы влиять на мужа. Общество вокруг Марии-Антуанетты хотело получить как можно больше поддержки в армии, и королеву подговорили потребовать маршальский жезл для герцога де Фиц-Джеймса[47], чья жена была ее фрейлиной. Королева уговорила Людовика дать согласие. Но, когда тот сообщил свое пожелание военному министру, граф де Сен-Жермен воспротивился:

— Помилуйте, государь, господин де Фитц-Джеймс пороху и не нюхал!

Поняв, что его надули, Людовик хотел пойти на попятную, но королева уже сообщила радостную весть претенденту, ожидавшему в приемной. Можно представить себе, как злорадствовали парижане над этим ничем не обоснованным повышением. Сей казус убедил де Безанваля в том, что он способен достичь многого. Правда, тут он натолкнулся на нежелание Габриэль де Полиньяк продвигать его замыслы, ибо ее мало интересовала политика. Надо сказать, что де Мерси настаивал на желании Марии-Терезии, чтобы дочь не вмешивалась в политику. Все-таки де Безанвалю удалось протолкнуть кое-какие кандидатуры своих старых сослуживцев, после чего королева получила разгневанное письмо с выговором от брата, которое приводилось выше. Оно не излечило ее от легкомыслия, но повлияло на отношение к де Безанвалю, и она перестала встречаться с ним с глазу на глаз.

Но барон был не глуп, понял, что злоупотребил ее влиянием, и решил теперь ограничиться чисто развлечением королевы, ибо та была готова простить все тем людям, которые избавляли ее от скуки. Когда разразился скандал с пресловутым колье, именно ему Мария-Антуанетта поверяла все свои горести, жалуясь барону и мадам де Полиньяк на подлость людей, устроивших эту авантюру. Пользуясь своим амплуа мудрого отца, он не стеснялся высказывать ей напрямую кое-какие упреки, когда в видах экономии стали сокращать расходы королевского двора, и в первую очередь упразднили синекуры ее фаворитов.

Одним из первых пал жертвой герцог де Куаньи, потерявший должность первого конюшего. Он устроил настоящую сцену королю, что вывело из себя этого весьма сдержанного человека, пытавшегося сгладить нанесенный удар. Королева пожаловалась де Безанвалю на неблагодарность герцога и на проявленную им бесчувственность.

— Мадам, — ответил барон, — он теряет слишком много, чтобы удовольствоваться одними комплиментами. Страшно жить в стране, где нет уверенности, что завтра ты будешь владеть тем, чем владел накануне. Такое можно узреть лишь в Турции.

Невзирая на постоянное пребывание при дворе, де Безанваль не оставлял своей военной карьеры. Он командовал довольно большим округом, и в 1788 году, когда случился недород, ему было поручено обеспечивать безопасность зерна, доставляемого в город. По мере того как усиливались народные волнения, барон очутился на передовой защиты Парижа. Французские гвардейцы оказались неспособны справиться с размахом беспорядков. Полковник швейцарских гвардейцев же стал жертвой серьезной травмы и вынужденно выбыл из строя. Де Безанваль заменил его, но использование полка, состоящего из иностранцев, для усмирения смуты только подогрело недовольство мятежников. В мае 1789 года швейцарцы жестоко подавили мятеж в предместье столицы Сент-Антуан. Десятки бунтовщиков погибли, а предполагаемые подстрекатели были повешены. Если в Париже де Безанваля сочли героем, то в Версале, где плохо представляли истинное положение дел, к нему отнеслись весьма прохладно.

Неспособность королевского окружения оценить подлинную серьезность угрозы и организовать противодействие под командованием престарелого маршала де Бролье вылилась в события 14 июля, когда была взята Бастилия, и голову ее коменданта Делонэ толпа с торжествующими криками пронесла по улицам столицы. Кое-кто упрекал де Безанваля в бездействии в тот день из страха, как бы его особняк на улице Гренель не был в отместку разграблен беснующейся чернью. По указанию короля в эмиграцию отправились граф д’Артуа, принц де Конде и клан де Полиньяков с графом де Водрейем. Париж же наводнили публикации, выставлявшие барона де Безанваля чуть ли не вождем королевского сопротивления. В начале августа король приказал де Безанвалю уехать в Швейцарию, но было уже поздно: по дороге полковник был арестован и препровожден в Париж.

В ноябре состоялся его процесс, который вошел в историю Франции как первый судебный процесс революции на основании обвинений «в причинении вреда нации». Их было выдвинуто три: де Безанваль был намерен ограничить свободу Национального собрания и терроризировать Париж, отдал приказ принцу де Ламбеску ввести вооруженные силы в Тюильри и вменил коменданту Бастилии Делонэ в обязанность сопротивляться народу до последней минуты. Ходатайство муниципалитета швейцарского городка Солёр, где родился подсудимый, чтобы его передали для суда в Швейцарию, было отклонено. Защитником подсудимого выступил Реймон де Сез, который три года спустя будет защищать короля.

Показания дали более двухсот свидетелей, которые в основном рассказывали о всяческих контрреволюционных проектах: осаде и обстреле Парижа, бочках с порохом в подвале под залом заседаний Национального собрания и т. п. Единственным доказательством была записка коменданту Бастилии: «Господин Делонэ, держитесь до последнего момента, я направил вам достаточное подкрепление». В свое оправдание барон заявил, что он всего-навсего выполнял приказ своего министра. Ничего конкретного не было доказано, мнения среди вождей революции разделились, например, де Лафайет выступил в его защиту, а чернь требовала повесить барона на фонарном столбе. Солдаты и нижние офицерские чины полка швейцарских гвардейцев подали в Национальное собрание петицию в защиту своего командира, де Сез произнес блестящую речь,