— Мой экипаж меня не дождался, — стараюсь говорить уверенно, но не понимаю, получается у меня это или нет. — Мне нужно попасть в… — называю адрес Ризы. Кучер молчит, смотрит — то ли на меня, то ли сквозь, я не ощущаю его взгляда.

— Ну, садитесь, — наконец протягивает он. — Не тороплюсь никуда, вам повезло, ласса.

Мужчина спрыгивает к козел, открывает передо мной дверь — довольно потертую, как, впрочем, и сама повозка. В тот момент, когда я делаю шаг вперед, от него отчетливо доносится запах огненной воды.

* * *

Я называю адрес, и кучер, равнодушно кивнув, захлопывает дверь. Внутри экипажа затхлый неприятный запах, но тепло, мерное покачивание, цокот копыт по мощеной камнями дороге немного успокаивает зародившуюся было тревогу. Облегчение приносит уже то, что поеденные молью шторки скрывают луну.

Мысли в голове крутятся неспешные и неприятные. Может, не стоит копаться в чужих грязных секретах? Вряд ли я смогу отыскать сбежавшую много лет назад Отавию Иститор, раз уж сам Инквизитор ее найти не смог. А узнать, из-за чего она сбежала, бросив сына… легче ли будет Вилору, если я это узнаю? Допустим, Инквизитор действительно испытывал неугодное небу влечение к собственной сестре, допустим даже, хотя думать об этом более чем неприятно, Вилор ему не племянник, а сын… Что это меняет? Смогу ли я сказать такое Вилору?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Нет. Однозначно, нет. Незачем ему такое знать, незачем жить с таким грузом. Пусть все останется так, как есть… Но что-то меня беспокоило. Ощущение некоей недовыполненной задачи. Что ж, еще пару седьмиц я могу себе позволить искать информацию, а потом… что бы потом я не нашла, и в особенности, если не найду больше ничего, я перестану заниматься своим расследованием и вернусь в деревню.

И что случится дальше?

Вилор недолго пробудет служителем маленькой деревеньки, теперь-то можно сказать это точно. Любящий дядюшка продвинет единственного племянника, а это значит, что очень скоро Вилор будет далеко от меня, очень и очень далеко. Кровавую политику родственника он, разумеется, не продолжит, но это будет единственное светлое пятно во всей этой истории. А Вестая останется одна. Возможно, ей найдут-таки мужа, возможно, дело дойдет до свадьбы… Что это будет за жизнь?

"Но все могло бы сложится иначе, — услужливо подсказывает пробудившаяся тьма. — И он мог бы остаться с тобой. Ему нужно только немного помочь определиться с этим верным, наилучшим для вас обоих решением"

Я не успеваю мысленно ответить: лошадь сбавляет ход и экипаж начинает потихонечку тормозить. Так быстро..? Кажется, что в первую дорогу времени прошло куда больше. Я успеваю только мысленно отметить это несоответствие, как дверца экипажа открывается, впуская внутрь ночь и кучера. Запах огненной воды становится сильнее.

— Приехали, — невнятно то ли смеётся, то ли хрюкает мужчина и, не дожидаясь никакой моей реакции, запрыгивает в салон, ухватывая меня за плечи неожиданно сильно.

— Вы… — начинаю я, но он не отвечает, наваливаясь на меня всем телом, тяжёлым и вблизи пахнущим еще хуже, чем на улице. Я даже не успеваю толком испугаться его напору и массе, куда превосходящей мою — тьма вырывается, впивается моему противнику в приоткрытый слюняво-влажный рот, отчего тот, мигом меня отпустив, хватается за шею с протяжным и громким хрипом.

Все происходит почти мгновенно, в темноте я не могу видеть его лица, но слышу этот предсмертный, почти животный вой.

"Нет, нет, нет, нет, не надо, отпусти его, отпусти!"

Неожиданно дверца, к которой прижал меня возница, открывается, и я почти вываливаюсь на тёмную пустынную мостовую. Лошади тревожно перебирают копытами, всхрапывают, я подскакиваю на ноги и… не могу открыть дверцу. Она заперта. Как безумная, колочу по ней руками, шепча: нет, нет, нет… Вот только на эти мои слова не приходит никакого ответа.

Я оглядываюсь по сторонам — кругом темно, но в стенах некоторых домов пылают уличные факелы. На больших центральных улицах есть фонарное освещение, а на маленьких и заброшенных, таких как это, максимум можно встретить вот такой дикий неприрученный огонь. Мне это на руку. Я подбегаю к стене, вытаскиваю один из факелов, с огромным трудом расшатав его, практически прилипший к опоре.

К счастью, окошко в экипаже с моей стороны чуть-чуть приоткрыто, в образовавшуюся щель я дрожащими пальцами вытаскиваю край проеденной молью занавески и поджигаю ее. Тонкая ткань схватывается огнем на удивление хорошо.

Проходит буквально пара мгновений — и дверцы экипажа послушно распахиваются. Тьмы внутри больше нет. Я тяну без чувств развалившегося мужчину наружу, экипаж горит, но тушить его некогда. В багряных всполохах вижу бледные расцарапанные лицо и шею — вероятно, в борьбе с удушьем возница нанес себе эти следы сам. Жив или нет? Я не знаю, как это проверить, смотрю на грудь — поднимается или нет? — но ветер колышит ткань и волосы, и разглядеть не представляется возможным.

Экипаж пылает, скоро сюда сбегутся люди. Меня поймают и обвинят в убийстве или нападении…

Кучер повел головой в сторону и застонал, и вот тогда я бросилась бежать со всех ног, сама не зная, куда.

* * *

Чтобы умаслить абсолютно взбешённую и страшно перенервничавшую Ризу, я пару дней вообще не уходила из дома по вечерам, а в остальное время клятвенно обещала приходить до темноты. Но мысли мои были бесконечно далеки от сокровищ, имевшихся в моем распоряжении с лёгкой руки нежадной хозяйки — книг, мольберта с красками и прочего. Что, если кто-то видел меня? Что, если мужчина очнется и все вспомнит, и обратится к стражам, и вот тогда…

Тьма ощущалась внутри, тихая, присмиревшая, тяжелая. У меня закралось смутное подозрение, что человек, придумавший выражение "камень на сердце" имел в виду вовсе не печаль или горе, а был в схожем со мной положении. Именно "камнем", увесистым таким булыжником давила изнутри тьма, и понять причину этого чувства я никак не могла. То ли она злилась на то, что я не дала ей покончить с напавшим, к тому же — возможным свидетелем, то ли обижалась, что я выступила против нее, да еще и воспользовавшись огнем. Лас Иститор не зря выбрал именно этот способ борьбы с потенциальными одержимыми тенями и демонами. Тьма боялась огня.

Одним словом, я обещала Ризе быть примерной, я боялась разоблачения и тюрьмы, но остановиться уже не могла. На третий день своего добровольного заточения в доме подруги Сани совершить вылазку было просто необходимо — в связи с очередным чуждым деревенскому люду праздником Дня отделения земли