от Неба лас Иститор на площали произносил традиционную нравоучительную речь.

Больше всего мне хотелось бы побывать в отсутствие хозяина в его доме, лучше всего, в рабочем кабинете — должен же у него быть кабинет? Сама не знаю, что я рассчитывала там найти. Да и затея была откровенно провальной. Я не опытная воровка, и в доме могут быть слуги… Нет, это слишком сложно. Но хотя бы прийти на площадь я могу. Лучше всего снова изменить внешность, но после ночного проишествия мне не хотелось снова выглядеть так же, как тогда.

* * *

Нужно было наладить внутренний диалог с тьмой и заручится ее поддержкой. Диалогом наши разговоры можно было назвать с натяжкой — у нее не было своего голоса, и все же некоторые ее реплики я как будто слышала. Впрочем, не исключено, что я просто потихоньку сходила с ума и говорила сама с собой.

"Ты снова выступила против, снова стала действовать в обход меня. А я говорила, что только я могу принимать решения"

Тишина.

"Но ты нужна мне", — небо, неужели я действительно так думаю?

Тишина.

"Ты нужна мне. Но я запрещаю нападать на кого-либо или убивать кого-либо без моего на то согласия! Послушай, мне нужно, чтобы инквизитор меня не узнал. Помоги мне."

Передо мной стоит закрытый шкаф со стеклянными дверцами — изящная, хрупкая, сложная мебель. Я не отражаюсь в них так отчетливо, как в зеркале, и все же вижу, как золотисто-карамельные косы наливаются темнотой.

Она действительно мне нужна. Черное бесформенное нечто, поселившееся внутри моего тела, своевольное, агрессивное, корыстное и безусловно лишенное каких-либо моральных пределов, думающее только о выгоде своего хозяина. Но это нечто — моё, часть меня. Моя слабость и моя же сила. Ее можно воспитать. Можно приручить — уже как минимум двое говорили мне об этом. И я не хочу с ней расставаться.

Глава 25

Сегодня народу на площади гораздо меньше, чем было во время казни той самой длинноволосой девушки. Меньше, но все равно довольно много. Это и хорошо — в толпе легче спрятаться. Но многолюдное шумное сборище пугает. Похоже, большинству все равно, на что смотреть и что слушать — проповеди или казни.

Я стою с краю — к моменту моего прихода речь ласа Гериха уже подходила к своему завершению.

Не думаю, что стоящий на помосте Инквизитор может разглядеть случайную знакомую племянника, к тому же тьма затемнила мои волосы. И все равно беспокойство зудит, как назойливый комар, словно я в самом деле пробиралась в дом инквизиторе и была поймана в момент изучения каких-то личных, невероятно важных и секретных бумаг.

Лас Иститор выглядел уставшим. Контраст черной бороды и белых волос казался еще более резким на фоне бледного лица, бесковных узких губ, черных, четко очерченных бровей. Но голос его, звучный, громкий, сильный, как и в тот раз, пробирал до костей.

— Как вам известно, когда-то на заре вечности всё было единым: земля и небо, луна и солнце, и не было мыслей, чувств и воспоминаний, потому что некому было мыслить, чувствовать и вспоминать. Но однажды Светлое Небо отделилось от тьмы, забрав с собой солнце, дарующее тепло и свет, и луну, вдохновляющую на мечты, порывы и страсти….

…вот луну-то, пожалуй, можно было бы и оставить тьме. Но моего совета Светлое Небо не спросило.

— И осталось великое безграничное Небо границей между миром тьмы и света… И стало Небу жаль сиять лишь для себя, накрошило оно серые тучи, и так появилась земля… И пошел Дождь Жизни, первый раз во Вселенной, и там, где касались его животворящие капли поверхности, прорастали древа, цветы и травы, возникали зверье и птицы, и прочая живность, появлялись люди. У тех же людей, кого отметило с рождения солнце своим сиянием, проявилась небесная искра, и им был дарована магия во благо мира и человечества.

Против воли, я заслушиваюсь известными, в общем-то, словами служителя. Представляю себе дождь и солнце, чьи лучи светятся сквозь падающие водяные струи. Радугу на небе. И людей, отмеченных волшебным небесным даром — улыбающихся, счастливых, промокших насквозь, но с сияющими глазами.

— Дождь Жизни лил и лил, и небо поднималось над рождающимся миром, растущим и прекрасным, оттесняя тьму. И стало тесно чудовищам и бесплотным теням, живущим в вечном промозглом мраке собственной ярости и ненависти, слишком тесно. Сначала они грызли друг друга от отчаяния, но будучи бессмертными, не могли избавиться от себе подобных. И в то скорбное мгновения открылись межмировые врата, и стали жители тьмы проникать в наш мир, а песок, отмеряющий горсти бытия, почернел. Но солнце, ясноликая луна и Светлое Небо оказателись непереносимы для жителей сумеречного царства, которого исстари прозвали Серебряным, ибо предки наши всегда чернили серебро, чтобы металл становился прочней.

Я смотрела на людей вокруг. Женщин было больше, молодых и пожилых. Мужчины, впрочем, встречались тоже. Все стояли вперемешку, бедные и богатые, простые и знатные. И смотрели на высокую, прямую, как деревянный шест, фигуру инквизитора, зачарованно, словно в чуть сжатых кулаках оратор крепко держал нити прикованных к нему внимающих взглядов.

— Быстро темные твари поняли, что наш мир губителен для их природы, распутной и мерзкой, и тогда стали они укрываться глубже, чем могли вообразить самые смелые мыслители и мечтатели. Чудовища спрятались в глубине человеческих душ, пустили корни и пили кровь, как мы пьем воду, ибо природа их смертельна и отвратительна. Но свет иных душ сравним со светом солнца. Стали твари искушать чистых сердцем людей, склоняя их к пороку и преступлениям, и пришло под Светлое Небо зло, доселе неведанное, дабы огорчать, тревожить и печалить его. Что делаем мы теперь? Мы боремся со злом, при этом руки наши связаны, ибо одна рука протянута к Небу в мольбе о прощении, а другая утирает слезы. Больно видеть молодых, прекрасных, полных жизни, но при этом открывшихся тьме, пропитавшихся ею, словно кровососущие пьявки, наполненные кровью.

Инквизитор замолкает, и тишина еще несколько мгновений висит в воздухе дымкой, плотная, забивающая лёгкие.

— Сегодня, в день, когда мы вспоминаем о том, что Небо отделилось от мрака во имя света, и отделило себя от земли во имя жизни и Дождя, давайте вспомним все то, за что мы могли бы поблагодарить нашего создателя! Пожалеем отсупившихся, но не будем щадить тех, кто хочет ввергнуть мир в первобытный мрак насилия, разрушительного гнева и едкой желчи, наполнявшей сердца мстящих, завидующих, убивающих и насилующих, грабящих и растлевающих, совершающих