— Будет невозможно получить пенсию еще двенадцать лет, — объяснил он, будто я этого не знала. — Это пока только идея, это то, чего мне хочется большее всего на свете. Сегодня.

Мы сидели на скале, не разговаривая. Мы так устали от молчания, что заснули и проснулись почти в полдень. Мы проводили утро и вечер, по пятьдесят раз прогуливаясь от отеля до рабочих кварталов и обратно, будто нет в окрестностях лучшего места для размышлений. Иногда мы разговаривали, но чаще молчали. Его молчание означало, что он совершенно убежден — мы должны покинуть Венецию. Я все еще не принимала его решимости. Будь я уверена, что он действительно все решил!.. Мы постепенно отдалялись друг от друга. Дело не в том, что мы замкнулись. Нет, просто словно кто-то прыгнул в реку в лесу, принадлежащем другому. Прямо по О’Генри. Я, скиталица, полная слез и хлебных крошек, стала птенцом, обретшим гнездо, а он, проснувшись, покатился камнем. Объяснила Фернандо. Он сказал — нет. Это не так, потому что мы перепутали стороны реки и оба прыгнули в нее.

— Теперь я чувствую, что мы становимся ближе друг другу. Напряжение исцеляется, шероховатости пропадают. Если бы была терпеливее, ты бы заметила, — произнес он тихо.

Ладно, я согласна. Мы будем поступать более обдуманно, обходить подводные камни, дадим судьбе отдых, открывая и закрывая свои личные двери. «Терпения», — пожелали мы друг другу.

В последние дни сентября рабочие начали убирать инструмент и оборудование, обеспечившие нам девять месяцев в развалинах и прекрасную новую квартиру. Мы разгребали, подметали и отчищали, и скоро наше маленькое жилище засияло. Маттеско пришел повесить шторы, и, шаг за шагом, мы приводили вещи в порядок.

Официально наша квартира еще не была выставлена на продажу, она, как ранее и мой дом в Сент-Луисе, являлась местом, где мы готовились покинуть Венецию. Мы штудировали еженедельные журналы и публикации о недвижимости, изучали рынок труда и после ужина укладывались в постель, читая друг другу, разрывая, сшивая, складывая в стопки, выбрасывая за ненадобностью, потом перечитывая клочки, которые сохранились. Фернандо был убежден, что мы найдем маленький отель, деревенский домик с несколькими комнатами, место, где сможем и жить, и работать.

— Ты представляешь нас хозяевами гостиницы? — спрашивала я, разворачивая очередную газету, посвященную ресторанам.

— Да. Легко. Одна из нас говорит по-английски, другой по-итальянски, это уже плюс. Если ты можешь переделать квартиру, подумай, как мы вместе сможем преобразить какую-нибудь руину, сделать ее комфортабельной, гостеприимной, романтической, местом, где путешественники смогут чувствовать себя как дома. Я знаю, вначале будет трудно, потому что мы занимались другим делом, но ведь мы же вместе.

У меня были свои соображения. Я заметила в Фернандо давнюю, но хорошо сохранившуюся неприязнь к некоторым пищевым продуктам. Он придирчиво выяснял состав каждого блюда в ресторанах, когда по утрам выходил из банка для встречи со мной в Риальто, или давал советы, когда мы делали покупки к ужину, а затем нетерпеливо ждал в нашей маленькой кухне, что я приготовлю из белого баклажана, им выбранного. Он крутился вокруг меня, как цапля, пока я бросала пригоршни тонко нарезанных золотистых грибов в кастрюлю, где шипел в сладком сливочном масле ароматный лук колечками, купленный на рынке у фермера с берегов Бренты. Фернандо говорил, что запах грибов напоминает ему лес, где он гулял со своим дедом. Он покупал розмарин в горшочке и нянчился с ним, как с новорожденным ребенком. Я боялась слишком явно подталкивать его к разговору о нашем будущем, и, снимая кастрюльку с огня или затачивая ножи на смазанном маслом точильном камне, невзначай спрашивала:

— Как думаешь, было бы уместно, если бы мы предлагали гостям возможность остаться к обеду?

Но мой герой меня не слышал. Он далеко ушел по дороге мечты, вымеряя расстояния по карте. Расстояние между первым и вторым суставами пальца составило сто километров.

— Я не буду работать по пятницам, так что у нас каждый месяц будет четыре трехдневных уикенда для путешествий.

— Как это тебе удастся? — хотелось узнать мне.

— Что они сделают, сожгут меня? Мы можем доехать почти до любого места назначения на севере быстрее чем за десять часов, — объявил он, перескакивая своим искривленным пальцем через Италию, как если бы палец был шахматной фигурой.

Мы прочитали о маленьком отеле в Комельянсе, выставленном на продажу на бессолнечном горном хребте во Фриули недалеко от австрийской границы, и поехали его искать. Мы решили, что наша территория мечты расположена на север от Рима, и поэтому прошли три тысячи шагов по голым камням в Карнии, где в пятницу в августе температура в полдень — плюс три по Цельсию. Первое, что я заметила, — делянки для вырубки леса, то, что называется legna da ardere, заготовка дров, вдоль неровных извилистых дорог. Я попыталась представить себе здешний февраль. Мы заблудились и остановились, чтобы спросить, как проехать, владельца табачной фабрики, который еще и бакалейщик, и сыродел, и перегоняет местную граппу, а в тот момент был занят тем, что с помощью клина раскалывал огромное колесо плотного копченого карнианского сыра. Потрясая своим копьеподобным инструментом над нашими головами, он сказал: «Все время прямо». Одна из итальянских особенностей — манера давать указания. Они считают, что любое место назначения находится на прямой линии. Лично я уже утратила направление.

В отеле типа шале, построенном из камня и дерева, имелись двадцать спален и восемь ванных комнат, маленький бар, расположенный с одной стороны, и огромный камин, круглый и низкий, с другой, с очагом, не защищенным решеткой, fogolar на диалекте Фриули. Огонь уже прогорел, но нас приветствовал запах дерева, сгоревшего прошлой ночью.

Синьора хотела продать отель потому, что здешнее региональное и центральное финансирование дорожного строительства сократилось в конце семидесятых, и поэтому дорожные рабочие из Толмеццо, Удине и Порденоне, которые должны были ночевать в ее двадцати постелях и сидеть с рюмками граппы вокруг fogolar, те, кто должен был съедать десять килограммов колбасы, более десяти бифштексов за вечер и полный котел поленты, приготовленный синьорой из белой кукурузы и поданной на пару, на толстом деревянном блюде с бортами, защищающими от огня, — разъехались по домам. Она пообещала, что даст мне рецепт соуса из бараньих кишок и красного вина, который особенно вкусен с полентой. Фернандо спросил насчет туристов, и она ответила, что эти люди чаще останавливаются в Толмеццо или в окрестностях или в Сан-Даниеле дель Фриули, что туристов все равно не станет больше, даже если возить их в Комельянс, но немного потерпите, и рабочие вернутся. «Вот увидите», — повторила она, когда мы послали ей прощальный привет из машины.

Мы заехали в Верону, поскольку слышали о гостинице на восемь номеров, продающейся на Виа 2 °Сеттембре, и после стакана «Речото» из «Боттега дель вино» человек, одетый в замшу цвета виски, который открыто подслушивал наше эсперанто, вмешался в разговор. Он сказал, что ждет нескольких американских друзей к обеду и пригласил нас присоединиться. В Нью-Йорке это в порядке вещей, но тут выглядело странно и болезненно навязчиво для коренных веронцев, привыкших к сдержанности. Но так мы решили после следующего стакана вина и получасовой преамбулы к истории нашей жизни, прежде чем с благодарностью отказаться и обменяться визитками. Когда он нас покинул, бармен рассказал, что наш компаньон — граф, аристократ, хозяин фермы, чемпион по скачкам, который живет в поместье на холмах Сольферино в Ломбардии. Мы приятно удивились и отправились в Аль Кальмиери есть pastissada, карпаччо из конины, тушенное в томатах и красном вине. Когда мы вернулись в Венецию, граф уже прислал сообщение.