Но все эти потери ничего не значили в сравнении с унижением Македонии, сердцевиной и хребтом всей системы царств империи. Высший военный класс в Египте и Сирии до сих пор именовали македонцами. Тем не менее мы знаем о египетском регенте Сосибии (младшем), жившем как раз в это время, который, вернувшись после визита в Пеллу, взирал на «македонцев» Александрии с нескрываемым презрением. В горах и долинах Македонии жили хорошие мужественные люди, которые завоевали мир и не забыли этого, а теперь они были разбиты и лишены всего, кроме бессмертных традиций. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что они приготовились к новой борьбе, пусть даже безнадежной. Потребуется еще одна трудная и кровопролитная война и еще одно генеральное сражение, чтобы завершить их покорение. Если они потерпели поражение, то исключительно по причине своей изоляции, в которой оказались из-за пороков царя, зависти и мелочной недальновидности соседей-греков, беспомощности Египта и преступной медлительности царя Сирии Антиоха III. Расплата за это вскоре последовала.

Действия Фламинина (в 198 до н. э. был римским консулом. — Ред.) в Греции после сражения при Киноскефалах отражены в любой книге по римской истории: лучше всего, пожалуй, у Моммзена, если мы сделаем скидку на его презрение к мелким государствам и открытое утверждение, что сильнейший имеет право господствовать. Фламинин в то время был не только римским проконсулом (то есть наместником), но и личностью, обладавшей большим влиянием в государстве, — предполагалось, что он много знает о греческом мире и, как человек культурный, будет хорошим представителем римского сената на Востоке. Для большинства римских аристократов греческая культура была чуждой. Они или не знали греческого языка вообще, или знали очень плохо, боялись, что их посчитают варварами, и вместе с тем хотели поддержать достоинство Рима на Востоке. Фламинин же был человеком новой культуры, умел разговаривать с царями и выступать в греческих синодах (собраниях). Этим он чрезвычайно гордился и мечтал войти в историю, как благодетель и освободитель Греции. Отсюда его первое объявление о свободе всех греков, бывших подданными Филиппа V, на Истмийских играх в 196 г. до н. э. Предполагалось, что остальные и так были свободными. Отсюда и его крайняя терпимость, снисходительность к наглости и несдержанности этолийцев, активно помогавших ему в кампании, особенно в начале большого сражения с Филиппом V, и не получивших от него позволения ни разграбить Македонию, ни расширить свою лигу за счет Фессалии. Отсюда же его терпимость к жителям Беотии, которые повадились убивать римских солдат по одному; и даже к спартанскому правителю Набису, которого Фламинин победил в кампании 195 г. до н. э., поддержав войска Ахейского союза, но не казнил его. Он оставил Грецию действительно свободной, но свободной только заняться своими собственными внутренними распрями, которым, как показали последующие события, она предавалась со всей страстью.

Тем более неблагоразумной была его настойчивость в сенате — и сенат, вопреки обыкновению, пошел на поводу у Фламинина, предлагавшего вывести все римские войска из трех крепостей, ранее занимаемых Филиппом V, — Деметриады (в Фессалии), Халкиса (Халкиды) и Коринфа. Дело в том, что прежний союзник Филиппа V Антиох Великий явно готовился оспорить у римлян часть их добычи. Он находился в Эфесе и строил планы занять место Филиппа V на Эгейском море. Он недавно принимал с максимальным почтением могущественного Ганнибала, которого римляне, все еще испытывая опасения, вынудили бежать в 195 г. до н. э. из Карфагена, где он проводил опасно популярные реформы. Перед лицом явной и нешуточной опасности сентиментальный римлянин в 194 г. до н. э. собрал греков в Коринфе и объявил о ликвидации оков, которые так долго стесняли их патриотизм и ограничивали свободу воевать.

Эти декларации независимости, сделанные не народом, а его хозяевами, были достаточно нелепыми еще в дни Полисперхонта, Деметрия Полиоркета и Птолемея I. Теперь это были всего лишь обещания циклопов, что мелкие государства будут поглощены последними, после того как помогут — средствами и кровью — подчинить крупные государства эллинистического мира.

Когда Фламинин говорил о свободе Греции и выводе гарнизонов, Антиох III уже воевал и устанавливал передовые посты во Фракии.

Говорят, у воров есть своеобразный кодекс чести. Ничего подобного не было у царственных воров того времени. Филипп V и Антиох III договорились покорить и разделить владения Египта. Филипп V выполнил свою часть сделки активными военными действиями на море, пока Антиох III воевал в Келесирии и Палестине. Но как только Филипп V схватился с римлянами, то Антиох III, вместо того чтобы прийти ему на помощь и поддержать дело эллинизма, остался в стороне, проигнорировал призыв своего союзника и явно вознамерился захватить владения не только Птолемея V, но и Филиппа V. Он попытался завоевать Эгейские острова и те части побережья Пропонтиды, в том числе фракийского, на которые временами претендовал Египет, но которые на самом деле были частью македонского царства. Так прежние союзники стали злейшими врагами, и Филипп V, в виде исключения, повел себя честно с римлянами, когда пожелал помочь им справиться с Антиохом III, который по праву был назван Великим в истории восточного эллинизма, но стал совершенно другим человеком, когда мы встретились с ним в римской истории (см. главу 24). Понятно, что оплотом римлян, пока война шла на азиатском побережье, были Родос и Пергам. Но им следовало сначала разобраться с Антиохом III в Европе. Предложенную Египтом помощь войсками и средствами римляне вежливо отклонили — можно предположить, потому что основную часть египетских наемников того времени составляли этолийцы, а этолийцы — это народ, который убеждал Антиоха III прийти в Европу. Точно также Эвмен, преемник Аттала в Пергаме, беспрестанно убеждал римлян начать войну, которая принесет доход его маленькому царству. Этолийцы настаивали, чтобы фессалийцы и жители Пелопоннеса, которые обычно выступали вместе с ними, присоединились к царю Сирии и он прибыл в Грецию с титулом главнокомандующего Этолийским союзом. Однако царь прибыл не с бесчисленной армией, а с относительно небольшим войском и всего лишь захватил Эвбею и Халкиду и укрепил Фермопилы. Но римляне удерживали Фессалию. Тогда Антиох III ушел в Халкиду, чтобы отпраздновать свадьбу с новой женой — красивой гречанкой. О дипломатии он, похоже, позабыл. Конец был очевидным.

Весной 191 г. до н. э. прибыла римская армия под командованием Ацилия Глабриона. Катон-старший был одним из его трибунов, кроме того, при нем было еще несколько человек консульского ранга. Ацилий Глабрион привел, среди прочих, нумидийскую кавалерию и слонов, и, с учетом иностранных наемников, его силы достигали 40 тысяч человек. Антиох III хотел удержать Фермопилы против этих превосходящих сил противника, пока его задержавшиеся подкрепления не прибудут из Азии. Катон был послан вокруг горного прохода в глубь территории, где этолийцы держали неактивную оборону и были застигнуты врасплох. Так сирийцы потерпели поражение и были вынуждены бежать в Азию, бросив сильные позиции. Среди греков только этолийцы сопротивлялись и защищались, так что мирный договор между ними и консулом был заключен с большим трудом исключительно дружелюбно настроенным и снисходительным Фламинином. Последовала долгая и упорная борьба на побережье и островах Малой Азии. Враждующими сторонами были флоты римлян, родосцев и Эвмена с одной стороны и Антиоха III с другой. В ней участвовал Ганнибал, который провел единственный морской бой, не добившись успеха, у берегов Ликии. Тем временем Селевк, сын царя, осадил Пергам, который был спасен от захвата постоянным отвлечением внимания вылазками воинов Ахейского союза, оборонявшихся в городе. В конце концов, после множества боестолкновений, вопрос о господстве на море был решен сражением при Мионнесе (190 до н. э.), которое состоялось в присутствии сухопутной армии Антиоха III и где его флот был разбит — таким образом, проход римской армии в Азию был обеспечен. Если бы Антиох III обеспечил гарнизоном Лисимахию у Пропонтиды (блокировавшую подход по суше к Геллеспонту. — Ред.), преодолеть трудности форсирования Геллеспонта было бы не так просто.