class="p1">— Не стоит так сильно переживать за взрослого самостоятельного мужчину. Тем более за такого сильного и умного, как он.

Этот доброжелательный человек неопределённого возраста располагал к себе, вызывая ответное желание открытого доверительного общения.

— Ничего не могу с собой поделать. Сегодняшняя поездка может закончиться для него очень и очень плохо. Если бы только я могла как-то ему помочь…

— А ты чувствуешь, что способна это сделать?

Я задумалась над его вопросом, а Аглай тем временем продолжил:

— Ты тревожишься за него, будто твоё сердце отправилось вместе с ним. Как говорят французы «le coeur a toujours ses raisons» — «у сердца свои законы». Прислушайся к своему внутреннему голосу — все ответы в твоём, а вернее уже вашем общем сердце.

Мои щёки разрумянились, а глаза увлажнились от такого красивого и приятного описания — эти его последние слова прозвучали как доказательство очевидной взаимности Азиза по отношению ко мне, и я была очень благодарна Аглаю за такую сердечную открытость в этом вопросе.

— Аглай.

— Да?

— Ты не в курсе, почему Азиза зовут пастухом?

— Одно время он жил в Индии. Не знаю, как и зачем он там оказался, но знаю, что многие местные бизнесмены, утратившие вкус к жизни, ездили к нему туда на трансформацию. Почему именно пастух? Наверное, это первое, что приходит на ум, когда обнаруживаешь того, кого ищешь в простом жилище среди коров. Ну а я его так называю, потому что он выпас не одно стадо пресытившихся благами жизни богачей, — Аглай засмеялся. — Он разве тебе об этом не говорил?

— Я о нём вообще ничего не знаю. Он для меня энигма, самая большая тайна моей жизни.

— Азиз никогда о себе ничего не расскажет, если не чувствует в человеке особого внутреннего отклика.

— Так странно узнавать о его чувствах и жизни от других людей. О каком таком особом отклике ты говоришь?

— Хочешь, чтобы он по-настоящему открылся тебе?

— Конечно, вот только не знаю, как заслужить его искренность. Чего только уже не пробовала, — я горько усмехнулась.

— Такой человек как он может любить всем сердцем, быть отзывчивым и заботливым, но открыть душу он может лишь другой такой же душе.

— Такой же?

— Его душа, Ангелина, отягощена таким опытом, который не каждый желает даже знать. А рассказать об этом, то же самое что поделиться. Делиться чёрным он не любит, особенно с такими светлыми персонажами, как ты.

— Что ты об этом знаешь? О каком опыте идёт речь?

— Я ничего не могу тебе об этом сказать.

— Он кого-то убил, да?

— Всему своё время. Если он пожелает, то сам тебе всё расскажет.

Аглай оставил меня сидеть неподвижно, скованной неприятными догадками от завуалированного открытия об Азизе. А я, с трудом дожевав остатки еды, отправилась в свою комнату, и развалившись на кровати, постаралась погрузиться в чтение книг, коих тут было в изобилии — но все мои мысли были только об Азизе.

Я переживала о том, что его могут убить, и не меньше боялась того, что он и сам убийца — Аглай не сказал об этом прямо, но подтвердил мои самые страшные догадки.

Ветер за окном нагнал ещё больше туч, засверкали молнии, и стена дождя окончательно закрыла поступающий в единственное окно полуденный свет.

В комнате стало темно, а на душе — пусто как никогда. Тут же вспомнились слова Азиза о том, что источник любви всегда внутри и нигде больше.

Люблю ли я его теперь, зная страшную правду о нём? Могу ли я любить убийцу?

И если да, то кто тогда я? Получается не такой уж и светлый персонаж, коим видят меня окружающие.

Я потянулась, чтобы включить настольную лампу, случайно задев стопку книг, верхняя из которых тут же повалилась на пол.

«И ты туда же!» — подняв небольшой сборник цитат Юнга, я возмутилась, обнаружив на случайно раскрытой странице фразу о том, что «видения станут ясны только тогда, когда вы сможете заглянуть в своё сердце», которая по смыслу совпадала с недавним пожеланием Аглая.

Ну и что же мне говорит моё сердце?

Стараясь услышать свой внутренний голос среди бушевавшего внутри меня урагана тревожных мыслей и чувств, кое-что я всё же смогла разложить по полочкам.

Первое, это то, что моя жизнь теперь точно не вернётся в прежнее русло, даже если я больше никогда не увижу того, кто изменил меня раз и навсегда.

И, второе — это то, что я совершенно не согласна больше никогда его не увидеть!

Повторив вслух свою последнюю мысль, меня пронзило невероятно сильной тоской от своего бездействия. Я словно осознала себя в своём собственном страшном сне и поняла, что только я могу здесь что-то изменить.

Это мощное осознание послужило толчком к тому, чтобы я, наплевав на все возможные опасности, просто встала и пошла навстречу своей судьбе.

Я совершенно ясно поняла, что не смогу больше сидеть и ждать, пока мне не сообщат что-то вроде: «Ангелина, Азиза больше нет в живых, но тебе теперь ничто больше не угрожает — можешь спокойно возвращаться домой». — Меня всю затрясло от этой перспективы, а моё восприятие будто изменилось — я чуть ли не кожей стала ощущать время. Каждая секунда отдаляла меня от него.

«Не знаю как, но я спасу его»! — Продолжая слушать своё сердце, которое говорило мне идти за Азизом, где бы он сейчас ни был, я решительно распахнула окно и вылезла наружу под проливной дождь.

Во мне было столько уверенности и сил, что, казалось, я горы могу свернуть.

Помимо неисчерпаемой энергии, меня захлестнуло ещё настолько сильными эмоциями, что их невозможно было скрыть — я неслась по лужам вдоль дороги так быстро, как только могла, а крупные капли дождя сливались с моими слезами.

Я не знала куда бежала — я просто хотела успеть. Успеть до того, как его не станет…

И я чувствовала, что делаю всё правильно, пусть даже внешне это выглядело совсем иначе.

Я была уверена, что скоро увижу его, и моя интуиция меня не подвела — через несколько минут в паре метров от меня резко затормозила блестящая чёрная машина.

33 глава

Азиз

Никто из Рыковских псов на самом деле не охотился за мной — записка отца дала понять, что это всего лишь цирк, который подтверждался ещё тем, что нам всегда так легко удавалось уйти от погони.

Саха прекрасно знал, как негативно я отношусь к насилию, и поэтому так спокойно дал мне тогда