Но лучше всего о болезни помогал забыть «проект Анна»: так его называла Клэр. Она говорила себе, что просто помогает девушке расширить горизонты. Показывает, что существует другая жизнь. Так же ей самой когда-то открыла глаза мадам Лагард. Но теперь та хорошенькая девушка осталась лишь в воспоминаниях (сейчас Клэр могла признать без ложной скромности: она и впрямь была очень хорошенькой). А теперь все ее тело покрыто бледными складками, отекло от гормональных препаратов и сильнодействующих лекарств, изменилось из-за возраста и родов. Клэр сама чувствовала, что обвисла, расползлась. Кажется, даже зубы стали мягче. Но в семнадцать лет она была свежа как роза. Ничего удивительного, что Тьерри увлекся светловолосой англичанкой, хотя в те времена Клэр воспринимала его интерес как чудо.

Как только Клэр подключила Интернет – а сделала она это поздно: хотя отец скончался много лет назад, не давало покоя ощущение, что он этого не одобрит, – сразу стала искать что-нибудь про Тьерри. И конечно нашла. Его имя часто упоминалось и во французских СМИ, и в кулинарных книгах, и в путеводителях по Парижу. Увидев, как он поправился, Клэр удивилась. Впрочем, с теплотой вспоминала она, Тьерри всегда отличался жадным аппетитом: к еде, шоколаду, сексу, вину, сигарам – и к ней. Ничего странного, что последствия этого аппетита в конце концов дали о себе знать. С другой стороны, Клэр всегда была добропорядочной особой: преподавала в школе, готовила для семьи полезную еду, следила за фигурой, не курила, не злоупотребляла алкоголем. Но это не помешало ей угодить в отделение интенсивной терапии, где она лежала, вся утыканная трубками, и чувствовала себя лет на сто, не меньше. Так какое все это имеет значение?

Клэр много раз невольно задумывалась: как бы все обернулось, напиши она Тьерри хоть пару строк? Она ведь знала его адрес. Но Клэр всякий раз себя останавливала. Это же просто нелепо! Подумаешь, юношеский роман! Да и длился он всего два месяца. Клэр сомневалась, что Тьерри вообще ее помнит. Что может быть унизительнее: выходишь на связь с мужчиной, а он понятия не имеет, кто ты такая! Клэр представила: вот он старается не подавать вида, что не узнает ее, а сам тем временем лихорадочно роется в памяти. А Клэр столько времени потратила на мысли о нем! Нет, врагу такого не пожелаешь. И вдруг Анна, сама о том не подозревая, обеспечила Клэр отличным поводом подать весть Тьерри.

1972 год

Клэр лежала на кровати в своей комнате и глядела на глупые постеры: певец Дейви Джонс, пони. Одно слово – детская. Теперь былые увлечения казались ей смешными. Лишнее подтверждение тому, что больше она не вписывается в прежнюю жизнь.

Всю дорогу Клэр плакала: и в поезде, и на пароме, и на другом поезде. В ушах так и звучали пылкие слова Тьерри: «Не забывай меня, не уезжай, возвращайся скорее». Клэр пообещала, что приедет, но сама на это не надеялась: денег нет, взять их негде. Она понятия не имела, что предпринять. В комнате с пастельно-голубыми обоями, уточками на каминной полке, балдахином над кроватью и школьной формой в шкафу Клэр чувствовала себя как в тюрьме.

В последний вечер мадам Лагард взяла Клэр за обе руки. Ей было искренне жаль, что девушка уезжает. Арно и Клодетт жались к ногам своей бывшей няни.

– Надеюсь, поездка в Париж многое тебе дала, – произнесла мадам.

Со слезами на глазах Клэр заверила, что так оно и есть и она не знает, как благодарить мадам за все, что та для нее сделала.

– Не хочу, чтобы мои слова прозвучали снисходительно, но когда еще заводить легкие романы, как не в юности? Но не он первый, не он последний, понимаешь? Как там говорят у вас в Англии? «Одна ласточка лета не делает»? Ты приобрела уверенность в себе, многому научилась. Скоро ты станешь взрослой женщиной. Сохрани воспоминания о Париже, но не цепляйся за них, хорошо? У тебя своя жизнь, свой путь. Ты слишком умна и талантлива, чтобы сидеть сложа руки, ожидая, когда тебя одарят хоть каплей внимания. Понимаешь, о чем я?

Не в силах выговорить ни слова от подступавших к горлу рыданий, Клэр лишь молча кивнула. Вспоминая этот разговор, она в глубине души понимала, что мадам Лагард дала ей мудрый совет. Но в тот момент Клэр жаждала услышать совсем другое! Вот бы мадам сказала: «Нам без тебя не обойтись. Бросай школу и живи у нас, пока вы с Тьерри не поженитесь». Но даже сама мысль была настолько нелепа, что Клэр невольно покраснела.

Мама очень радовалась ее возвращению домой, но даже в ее объятиях Клэр чувствовала себя чужой. Неужели прошло всего два месяца? За это короткое время Клэр стала другим человеком: независимой женщиной, которая сама зарабатывает на жизнь и проводит время где и как пожелает. Ну и как теперь прикажете снова засесть за алгебру и склонения глаголов?

Папа оглядел ее с головы до ног. Ему с самого начала не нравилось, что Клэр начала взрослеть, хотя такого уважительного и послушного подростка было поискать. Ну а теперь даже его неопытный в таких делах взгляд видел, что Клэр отдалилась от семьи и дома еще больше. Преподобный хмыкнул.

– Надеюсь, в Париже ты не набралась французских привычек, – заметил он. – Все-таки они там очень распущенные.

– Клэр хорошая девочка, – заверила мама, гладя ее по волосам. – Вид у тебя цветущий, дорогая. Очень мило со стороны Мари-Ноэль, что она так хорошо о тебе заботилась. Она мне писала.

– Разве? – удивилась застигнутая врасплох Клэр.

Мама заговорщицки улыбнулась. Похоже, поездка Клэр в Париж полностью оправдала ожидания Эллен и принесла много пользы ее замечательной, но чересчур послушной дочери.

– Не волнуйся, ничего плохого она про тебя не рассказывала. Нашей дочерью можно только гордиться, Маркус.

– Приятно, что наши труды не пропали даром, – слегка смягчился преподобный. – Ты ведь не какая-нибудь ленивая бездельница, верно, Клэр?

Клэр кивнула. Пока она ехала на поезде к дому, всю дорогу лил дождь. После текучих золотистых лучей парижского солнца, льющихся на старинную мостовую, зеленые парки и величественные церкви, Кидинсборо, с его однообразными строениями из красного кирпича и рифленого железа, цементом, уже успевшим растрескаться на новой парковке, и торговым центром с вечно опрокинутыми тележками у входа, смотрелся особенно уныло. Ну и что ей здесь делать? Жаль, что у Клэр нет лучшей подруги: было бы кому довериться.

К возвращению дочери мама приготовила рубленое мясо с картошкой. Когда-то это было любимое блюдо Клэр.

– Я не голодна, – извиняющимся тоном произнесла она. – Лягу сразу спать. Очень устала с дороги.

– Твоя мать старалась, готовила, – возразил преподобный. – Грех разбрасываться хорошей едой.

Пришлось сидеть за столом в старомодном дорожном костюме, который она в последний раз надевала в начале лета. Теперь он слишком короток, да и в груди узок. Клэр давилась переваренными морковкой и картошкой и старалась не вспоминать нежный камамбер, который запекали в печи с травами и подавали в плетеной корзинке с хрустящим зеленым салатом. Единственный салат, который можно было отведать в Кидинсборо в начале семидесятых, – пара влажных листьев салата «айсберг» с порезанными на четвертинки помидорами и майонезом. Жуткая безвкусица! А курица с золотистой корочкой! Они с Тьерри шли мимо уличного торговца и не могли не попробовать его товар, поджаривавшийся на решетке прямо у них на глазах. О, этот дивный вкус – и острый, и соленый одновременно! Жир тек у них по подбородкам, Тьерри его слизывал, а Клэр никак не могла перестать смеяться. Остатки жира они вытерли ломтями удивительно свежего хлеба: теплого, только из печи. Тьерри научил Клэр определять свежесть хлеба по хрусту, а потом самодовольно прибавил: «Но Пьеру в голову не придет предлагать мне хлеб второй свежести».