– Нет, – прошептала она, – ничего такого у меня нет, я очень редко пью.

И тут они услышали.

Крик.

Приглушенный, подвывающий плач несся из кухни.

Клас Шредер напрягся:

– Что там такое, черт подери?!

Она уже вскочила:

– Ничего особенного.

– Да нет же! Я слышал. Ребенок… Там кричал ребенок, мальчик.

– Нет-нет! – Роза поспешила на кухню. И замерла. Люк был чуть приоткрыт. Тапок застрял между крышкой и полом. Она наклонилась и выдернула его. Крышка легла в паз.

Она повернулась. В дверном проеме стоял Клас Шредер.

– Что вы делаете? – тихо спросил он.

Лежала, обнимая пластиковую колбаску, – грела. Запихнула руку под рубашку, ощутила, какая горячая кожа. Жар? Если поесть, наверное, станет лучше, у нее целая упаковка каши. И тогда крысы не придут… и не будет страшно.

Подремала. Руки и ноги холодные, как ледышки. С трудом вспомнила: что-то случилось. Роза испугалась. Кто-то стучал в дверь. «Титус», – простонала она и открыла глаза. На полу – узкий треугольник света, размытый, очертания напоминают рыбу. Люк не закрыт до конца.

Затаила дыхание. Голоса, мужской голос и быстрая речь Розы. Размытые, приглушенные голоса доносились словно из-под воды. Как тогда, под мостом. Все звали ее – выходи! Летний лагерь при церкви. А она спряталась, чтобы напугать всех. И вожатых, и других детей. Чтобы прекратили травить ее. А когда решила всплыть, застряла. Если бы один вожатый ее не заметил, так и утонула бы.

Попыталась прислушаться. Ничего не пропустить, не испортить. Если это Титус, он не сдастся. Будет рыскать по дому бывшей жены, обыщет каждый уголок.

Собралась с силами, чтобы закричать. Открыла рот, но зашлась в кашле.

Он приехал на машине. На удобной, карамельного цвета «ауди». Ради нее поднялся с больничной койки. «Все, надоело в больнице торчать! Хватит! Не могу там больше мучиться!» Его красивые, сильные руки с аккуратно подстриженными ногтями… Поворачивают ключ зажигания, отжимают ручник… Сжимают руль. «Я еду, Ингрид, я уже еду. Я найду тебя».

Она подалась вперед, испустила жалкое блеяние. Туда, к мерцающему треугольнику:

– Помогите… Я здесь, внизу…

Грудь будто сдавило. Нет голоса, только один писк да карканье.

Еще раз:

– Помогите… я здесь… внизу…

Если бы он просто зашел на кухню! Только зашел! Сразу бы все понял. Наклонился бы и рванул на себя люк. И рассвирепел бы. Сколько раз она видела его в ярости. Казалось, он раздается ввысь и вширь, вены на шее вздуваются. Тогда с ним лучше не разговаривать. Не спорить, не злить. Несколько раз ей даже досталось от него. Нет, не часто.

А сейчас… Сейчас достанется Розе!

Приглушенный шум вдалеке.

Разговор.

Что они там делают? Он ее расспрашивает? Допрашивает? Как судья, назначающий наказание. Но почему не идет? Почему сразу не обыскал дом? Должен понимать, как ей тяжко.

Титус болен, Ингрид. Лежит на больничной койке и умирает.

Чей это голос?

Вцепилась пальцами в шею – с такой силой, что начала задыхаться.

И вновь, из последних сил:

– Эй… я внизу…

Грохочущие шаги, все ближе. Какой-то шум.

И снова тьма.

Клас Шредер стоял, приложив руку ко лбу. Всем телом привалился к дверному косяку – казалось, вот-вот рухнет. Роза подошла к нему. Ее все еще трясло. Много ли он увидел?

Спокойно – сейчас это было важно – спросила:

– Как вы?

– Я… мне нужно на воздух.

– Хорошо, я провожу.

Осторожно вывела его в гостиную. Там он вцепился ей в руку, приник.

– Клас, пожалуйста… – Она впервые назвала его по имени. – Вам плохо? У вас ведь не инсульт?

Не хватало еще, чтобы он свалился прямо здесь. Кровоизлияние в мозг – и нет человека. Что сделать при подозрении на инсульт? Три вещи. Попросить человека улыбнуться. Попросить его назвать свое имя. А в-третьих… Что еще?

Внезапно рука, державшаяся за нее, впилась клещами.

– Нет, – резко сказал он. – Нет никакого инсульта!

– Я испугалась.

– Идите за мной! – приказал он.

И распахнул дверь на улицу. Рывком сдернул ковер, висевший на перилах. Швырнул на землю. Руки ее он так и не выпустил, а Роза не осмеливалась вырваться. Потащил ее вверх по склону холма, к главному дому. И только когда они очутились внутри, выпустил ее руку. И сразу задышал ровнее.

– Извините, если напугал вас. – Шредер закашлялся. – Но как только я увидел тот люк…

Она стояла, напряженно выжидая. Не смея посмотреть на него.

– …все вернулось вновь.

– Что «все»?

Он долго, прерывисто вздохнул. Как будто сдерживая рыдание.

– Все. Я объясню.

– Вам уже лучше? Может, вызвать «скорую»?

– Нет, черт. Все уже прошло. Но не уходите, прошу.

Она внимательно огляделась. Холл обит деревянными панелями, обтянут зеленым шелком. На стене – пять винтовок, висящих веером. Рядом – лосиная голова. Мертвое животное будто смотрело ей прямо в глаза. Клас Шредер заметил ее взгляд.

– Подарили на пятидесятилетие, – пояснил он. – Не правда ли, искусная работа? Один мой добрый приятель – таксидермист. Выслеживал зверя, поджидал в засаде. Зверюга повадилась еженощно наведываться в его сад и жрать тюльпаны. Однажды нажралась раз и навсегда.

Роза вспомнила косулю, что иногда встречала на рассвете. Худая, один рог отколот. Не видела ее с прошлой осени.

– Входите!

Две стеклянные двери распахнуты настежь. Махнул в их сторону.

Она осознала, что впервые в его доме. Договор аренды подписывали внизу, в ее домике. Комната за холлом была просторная, но заставленная, словно хозяева переехали недавно и еще не пристроили всю мебель. Вдоль стен рядами стояли кресла. По виду антикварные. В центре – длинный столик в восточном стиле с инкрустацией из медных пластин, у столика – два кресла с подлокотниками в виде орлиных лап. Роза села в одно из них. Холодная кожаная обивка скользила.

– Принесу что-нибудь выпить, – сказал Клас Шредер. – Нам обоим не помешает.

Подозревает ли он ее, заметил ли беспокойство? Понимает ли, что она напугана?

Клас Шредер появился с подносом, инкрустированным спичками. На подносе – два стакана с кубиками льда и широкая бутылка с остатками виски. Хозяин наполнил стаканы. В упор посмотрел на нее, во взгляде ни намека на слабость.