Открыла рот.

И закричала.

Мэгги

Я моргнула.

Дверь распахнулась. Папа бросился ко мне. Я забилась в угол своей комнаты, закрыв уши ладонями.

Я моргнула.

Мама вошла в комнату вслед за ним, но он резко развернулся и закричал, чтобы она вышла.

Я моргнула.

Мама заплакала и попыталась подойти ко мне, но Кельвин и Шерил не дали ей этого сделать.

Я моргнула.

Папа наклонился и посмотрел мне в глаза, проверяя, все ли со мной в порядке.

– Мэгги, – прошептал он, шумно втягивая воздух. – Мэгги.

Я моргнула.

Он запустил руку мне в волосы и поднял меня.

– Дайте мне ее услышать, – умоляла мама.

Папа уложил меня в постель, а потом выставил маму из комнаты.

Я моргнула.

Я чувствовала его. Почти как на самом деле. Он снова душил меня. Не давал мне дышать. Он вернулся. Это не сон. Это не сон…

Я моргнула.

Папа вышел из комнаты и начал кричать на маму. Они только и делают, что кричат. Ко мне пришли Кельвин и Шерил.

Я моргнула.

Они забрались ко мне на кровать и обняли меня. Они крепко сжали меня, а я дрожала в их объятиях.

Я моргнула.

Шерил без конца повторяла, что со мной все в порядке, Кельвин без конца с ней соглашался, а я рыдала в свои простыни, дрожала и чувствовала, что я сломлена, что я растеряна. Что мне страшно. Мне было так страшно.

«Тише…

Тише…»

Зачем мама это сделала? Зачем потащила меня? Зачем дьявол это сделал? Зачем он убил ту женщину? Зачем попытался убить меня?

Я моргнула.

Я закрыла глаза. Я не хочу чувствовать. Не хочу существовать. Я не хочу моргать. Я закрыла глаза.

Я не хотела видеть, но все равно видела. Я видела его. Я чувствовала его прикосновения. Я чувствовала его вкус. Я видела и маму. Я видела ее. Я чувствовала ее прикосновения. Я любила ее.

Я ее ненавидела.

Зачем она причинила мне боль?

Зачем она прогнала дорогих мне людей?

Все вокруг стало темнее.

Все вокруг погрузилось в тени.

Все погрузилось в темноту.

Мэгги

– У тебя сегодня все хорошо, Магнит? – спросил Брукс, стоя на пороге моей комнаты. Ему не разрешали приходить к нам всю прошлую неделю, и, поскольку мамы не было дома, я предположила, что его впустил папа. Он попросил маму уехать на несколько дней погостить к сестре. Я была счастлива, что она на какое-то время исчезла.

Увидев Брукса, прислонившегося к дверному косяку, я очень расстроилась.

Как это было возможно?

Как можно скучать по тому, кто стоит всего в нескольких шагах от тебя?

Он не попросил разрешения войти в мою комнату, как обычно; он остался на пороге, засунув руки в карманы.

– Мы улетаем утром. Мы едем на встречу с продюсером, чтобы поговорить о нашем будущем.

Он улыбался, но казалось, что он скорее хмурится. Это расстроило меня сильнее, чем я думала. Музыка была его мечтой, и его мечта сбывалась, но все же он был таким печальным.

Я так тобой горжусь.

Он хихикнул и, шмыгая носом, уставился в землю.

– Что происходит, Мэгги Мэй? В твоей голове?

Я не знаю.

Он вошел в мою спальню.

– Ты меня любишь?

Да.

– Но ты не хочешь быть со мной?

Я не решалась писать, потому что знала, что мои слова собьют его с толку. Я не могу быть с Бруксом, особенно сейчас. Его мечта наконец-то начала сбываться, а я буду только мешать ему со своими проблемами. Как мы можем встречаться, когда брак моих родителей разваливается на части? Как мы будем любить друг друга, когда он будет на другом конце страны? Мне очень это не нравилось, но мама была права. Брукс заслуживал большего, чем я. Он заслуживал, чтобы его любили вслух, а моя любовь была лишь шепотом на ветру, который, очевидно, мог слышать только он.

Он откашлялся, и мое молчание прозвучало как все слова, которые он боялся услышать.

– Ты меня любишь? – снова спросил он.

Люблю.

Он на секунду отвернулся от меня и вытер глаза. Когда он повернулся обратно, на его лице была натянутая улыбка. Он подошел ко мне.

– Могу я взять тебя за руки?

Я протянула ему руки, и когда наши пальцы переплелись, я почувствовала, как на меня нахлынуло чувство дома. Дом – это не здание, не стены. Дом – это место, где между двумя людьми живет самая теплая любовь. Брукс был моим домом.

Мне понадобилась вся моя выдержка, чтобы сдержать слезы.

– Знаешь то чувство, когда ты открываешь для себя новую песню? Ты думаешь: «Ничего страшного, я слышал уже много новых песен, и эта, скорее всего, ничем не отличается от всех остальных». Но когда играет вступление, когда по всему твоему телу от музыки проходит электрический разряд, песня проникает в твою душу. А потом начинается припев, и ты понимаешь. Ты просто понимаешь. Ты понимаешь, что эта песня изменит тебя навсегда. И ты не сможешь жить дальше без этих мелодий, стихов, аккордов. Когда песня заканчивается, ты скорее включаешь ее еще раз, и каждый раз, когда ты слушаешь ее, она кажется тебе еще лучше, чем ты ее запомнил. Как такое возможно? Как одни и те же слова могут с каждым разом значить все больше и больше? Ты включаешь ее снова и снова, пока она не укоренится в тебе, пока не пронесется через твое тело, став потоком, который заставляет твое сердце биться.

Мои руки дрожали в его руках, а его руки – в моих. Мы придвинулись ближе, и он прижался своим лбом к моему.

– Мэгги Мэй, ты моя любимая песня.

Я не смогла сдержать слез, и он не смог сдержать своих, когда наши лица прижались друг к другу.

– Я сейчас так разрываюсь, Мэгги. Часть меня хочет поехать в Лос-Анджелес и следовать за своей мечтой, но другая часть меня знает, что ты и есть моя мечта. Что это ты. Поэтому скажи, чего ты хочешь. Скажи, что я тебе нужен. Я останусь. Клянусь, я останусь.

Я отступила от него, отпустив его руки.

Его мечта была в Лос-Анджелесе.

Мама права.

Я не была его жизнью.

Я не была его мечтой. Я была его кошмаром наяву.

– Скажи, чтобы я остался, и я останусь, – умолял он. – Скажи, чтобы я ушел, и я уйду, но не томи меня в неизвестности, Мэгги Мэй. Не дай мне уехать в неведении. Не заставляй меня плавать в водах неопределенности, потому что я уверен, что в них я утону.