Через десять минут Норд с полицейским вернулись к нам с мамой. Штробель сказал, что мы можем быть свободны, при этом бросил на меня свирепый взгляд. Но он все еще подозревает меня, добавил он, поэтому мы не должны покидать Ульфинген. Он отпускает меня только потому, что я несовершеннолетняя и сама вызвала спасателей. Кроме того, Норд поручился за меня, что я не буду больше ничего придумывать и пытаться сбежать.

Значит, вот что Норд поведал ему с глазу на глаз. Он все равно считает меня одержимой паранойей, но уверен, что я неопасна. Как только что и предположил мой циничный голос.

– Я сказала правду, – возмутилась я, когда мы вы – шли из полицейского участка и направлялись к машине. – Почему вы мне не верите?

– Прекрати, – строго сказала мама, и я заметила, что она вот-вот заплачет. – Прекрати бога ради, Дора!

Я предпочла бы, чтобы она сказала «кара» и чтобы мы по-прежнему были лучшими подругами. Но я снова была Дора. Дора, ее дочь. Дора – фрик, за которым нужно присматривать, поскольку даже полиция советует упечь меня в психушку.

– Нет, я не прекращу! – ответила я и тоже заплакала. – Не в этот раз! Я правда этого не делала! Меня даже там не было, когда на Дэвида напали. Я сидела около шкафчика, который мы собирались взломать. Там внутри что-то лежало – что-то, из-за чего на Дэвида и напали. И это доказывает, что Кевин еще жив. И что кто-то сгорел в автобусе вместо Кевина.

Мама, сжав губы, уставилась на небо. Была звездная ночь, и месяц висел над нами как огромный яркий серп. В серебристом свете сверкали слезы, бегущие по маминым щекам.

– Хорошо, Дора, – сказал Норд. – Если доказательство находится в шкафчике, давайте поедем туда прямо сейчас и посмотрим.

Я изумленно взглянула на него:

– Вы это серьезно?

– Да, абсолютно. Лучше мы поедем туда все втроем, чем ты снова будешь гулять там в одиночестве.

– А полиция не вскрыла шкафчик?

Доктор отрицательно покачал головой:

– Нет, они не стали. Штробель не нашел повода делать это.

– А вы? Вы мне верите?

– Я предлагаю тебе вместе проверить. Сейчас же.

– Господин Норд, – произнесла мама, снова овладевшая собой. – Я вам очень благодарна за то, что вы пришли, но вы не обязаны нам помогать. У вас у самого полно проблем, и…

– Я охотно помогу вам, – заверил ее психотерапевт. – Будем считать это частью терапии. Кто знает, вдруг ваша дочь окажется права?

– Тогда не будем терять времени! – сказала я.

– Дора! – У мамы снова потекли слезы. – Дора, когда ты остановишься? Разве ты не видишь, что это создает нам все больше проблем? Что же мне сделать, чтобы тебе стало лучше?

– Со мной все хорошо, мама, – заверила я ее и взяла за руки. – Пожалуйста, поверь мне. Я ничего не вообразила и ничего не сделала Дэвиду. В этом городке что-то идет не так. Разве ты не чувствуешь?

– Нет, Дора, – ответила она, всхлипнув. – Никто этого не чувствует. Никто, кроме тебя.

– Давайте просто съездим туда и посмотрим, – прервал нас Норд. – Есть у вас в машине фонарь?

– Боюсь, что нет, – ответила мама, промокая глаза бумажным платком.

– Тогда я позабочусь об этом, – предложил Норд. Он решительно зашагал к полицейскому участку. – Возьму на время три штуки у Штробеля. И, боюсь, ему придется пойти мне навстречу.

Ночью завод выглядел еще более жутко. Одинокий и заброшенный, он стоял, озаряемый лунным светом; его вид заставил меня вспомнить о фильмах ужасов, которые показывали по телевизору на Хеллоуин. Старые черно-белые фильмы о привидениях, обитавших в старинных замках или проклятых домах, где бродят духи, вампиры, оборотни и прочая нечисть. Или даже сам дьявол. Дьявол. Снова и снова я возвращалась к мысли о том, кого же Кевин так называл. Кто для него был воплощением зла, кому он присвоил число Зверя 666? Что сделал ему этот человек? Что знал о нем Кевин?

Прошло некоторое время, прежде чем мы нашли, с какой стороны можно подъехать к заводу. Это была не улица, а скорее дорога среди полей, окруженная по бокам кустарниками высотой с человеческий рост. Мама несколько раз пыталась свернуть не туда – или раньше, или позже, чем нужно, но не сказала ни слова. Она терпеливо выслушивала мои указания, отвечая на них либо кивком, либо нечленораздельным мычанием.

Было больно видеть ее такой. Я слишком хорошо понимала, что с ней происходит. Мама ведет себя точно так же, как в тот день, когда меня вытащили из школьного туалета и отправили в психушку. Она страдает и тревожится обо мне. «Моя дочь снова сошла с ума, – казалось, говорил весь ее облик. – Я думала, что все позади и мы сможем быть лучшими подругами, но она снова впала в безумие. И я не представляю, что могу ей помочь».

Когда мы наконец-то добрались до цели – на сей раз не с той стороны, где шли мы с Дэвидом, – Франк Норд припарковал машину у железных ворот. Он оставил фары включенными и посветил нам фонарем. Похоже, ему не пришлось долго убеждать этого Штробеля.

– Здесь, – сказал он, когда мы вышли. Он передал фонари маме и мне. – Будьте с ними поосторожнее. Они гораздо ярче, чем обычные карманные фонарики, а потому сильно нагреваются.

– Вы действительно считаете, что нам необходимо туда идти? – спросила мамусик, указав бессильным жестом в сторону завода.

Норд кивнул и посмотрел на нас с мамой по очереди:

– Только тогда мы узнаем, ошиблась Дора или нет.

– Пойдемте, – решительно сказала я, направившись к щели в воротах. – Скоро мы все увидим.

Они последовали за мной, при этом Норд уступил дорогу маме. В резком свете фар наши тени растянулись до гигантских размеров, в то время как черное здание смотрело на нас своими громадными пустыми глазницами. Летучие мыши пролетели над нашими головами. Шаги гулко раздавались по плитам двора. Заржавевшая металлическая дверь в воротах стояла открытой, и мы направились прямо к лестнице, ведущей в подвал. Фонари действительно светили гораздо мощнее обычных, и уже на середине лестницы я различила на полу темное пятно. На пыльном бетоне виднелась кровь Дэвида, будто кто-то плеснул из ведра коричневой краски.

Слезы выступили у меня на глазах, стоило мне подумать о Дэвиде и сочувственном взгляде санитара, принесшего мне одеяло, когда я спросила его о состоянии пациента. «У него травма черепа, – сказал он. – Рана выглядит скверно. Держи кулачки за своего друга».

Друга. Да, Дэвид действительно был им. Только теперь я поняла, какое место в моем сердце занял этот худой парень с разноцветными глазами, веснушками и рыжими волосами. Упрямый, со своеобразными манерами, он постоянно пытался скрыть собственную неуверенность за маской крутого парня. И это стремление спрятать свое истинное «я» в каком-то смысле нас уравнивало. Дэвид тоже был фриком. А теперь он лежал в клинике и боролся со смертью. Из-за меня. Вот почему я сюда вернулась. В том числе и из-за Дэвида. Мы должны поймать наконец дьявола, который преследовал Кевина.