В 20:30, когда Дрюкер объявлял: «А теперь встречайте аплодисментами танцовщиков!», Клео видела Малько за кулисами: он стоял, сложив руки, как для молитвы, и вполголоса повторял последовательность движений.

Нередко в метро девчонки-подростки, сидевшие напротив Клео, шептали матери, что «эта рыжая – из передачи Дрюкера». Фото и имя «рыжей» с забранными в высокий конский хвост волосами украшали программку представления «Балеты Малько на сцене». Публика встречала их с восторгом – в Лилле, в Тулузе, – наслаждаясь видом их стремительных тел. Ее публика узнавала: стоило Клео появиться на сцене, как раздавались приветственные крики и свист. Она выходила в смокинге и туфлях на высоких каблуках, прижималась к партнеру и обхватывала ногами его бедра. Изображение секса в танце подчинялось скупому счету: камбре – семь – пируэт – восемь – и…

Ей было двадцать три, потом двадцать пять, в ее жизни секс тоже был скупо дозирован, но ее это не смущало; три месяца она встречалась с машинистом сцены, одну ночь провела с организатором концерта Джеффа Бакли, время от времени спала с братом одной танцовщицы. Она не была фригидной. Но ее чувства, смесь безграничной нежности и желания, дремали, пробуждаясь, лишь когда она смотрела на девичий затылок. Чтобы позволить себе любить девушек, приходилось ждать, пока угаснет стыд от давнего предательства.

Ей было двадцать семь, когда она познакомилась с Ларой. Ради такой прекрасной любви она должна была полностью обновиться, подготовиться к ней. Она не успела, и Лара не приняла ее любовь.

Все время, пока длились их отношения, мать продолжала называть Лару «твоя соседка».

В 1999 году Клео исполнилось двадцать восемь лет. Продюсерские компании все чаще отдавали предпочтение не танцовщикам, а «исполнителям, которые умеют двигаться». Их находили в ночных клубах. Деньги их почти не волновали – они довольствовались славой. Участвовали в реалити-шоу Big Brother, с нетерпением ждали кастинга для Loft Story и методично вкладывали заработанное в изготовление своих орудий труда – грудных имплантов, дермабразию и ринопластику.

Передачи, для которых еще приглашали труппу Малько, были окрашены ностальгией по началу 1990-х. Однако на сцене их по-прежнему ждал успех, и каждую субботу они садились в поезд и катили в Ле-Пети-Кевийи, Амбер или Сустон. На вокзале их радушно встречала пенсионерка-волонтер с налаченными, как на свадьбу, волосами. Они забирались в предоставленный мэрией микроавтобус; по пути пенсионерка указывала на церковь или пешеходную тропу и твердила, что они обязательно должны вернуться сюда в отпуск. На дверях зала висела афишка формата A3:

Их вели в гримерные – две комнатушки, заставленные сдвинутыми к стенам пластиковыми стульями. Они гримировались и причесывались, глядя в карманные зеркальца; заместительница мэра приносила им угощение – тарелки с колбасой и пирожками, наполнявшими помещение жирным запахом.

Они приспосабливались танцевать на горбатом линолеуме, под двумя боковыми прожекторами, с колонками, выдававшими жесткие басы. Привыкали к слишком холодному душу. И к выступлениям без Малько.

После представления их обступали девчонки. Протягивали к Клео тонкие руки, чтобы она расписалась вот здесь, ближе к локтевому сгибу. Совали ей сложенные вчетверо листки бумаги – только это секрет, по телевизору ты всегда мне больше всех нравилась, номер телефона в окружении сердечек, а ты еще к нам приедешь? Их доверчивая непосредственность и ранимая нежность оставляли у Клео привкус страха.

Кастинги случались все реже. Хореографы просматривали ее резюме: очень жаль, но им требуются более «современные» девушки. Она не сдавалась: я все умею. Понимаешь, Клео, слышала она в ответ, на тебе слишком заметна печать 1990-х. Малько. Сегодня нужно другое.

Временно, просто чтобы заработать, Клео по пятницам облачалась в белое бикини и с одиннадцати вечера до четырех утра выступала в «Фоли-Пигаль» – она извивалась на месте, подняв руки, бедро направо, бедро налево, пируэт… Примитив.

Завсегдатаи знали ее под именем Наташа. За кулисами девушки советовали Клео не говорить своим потенциальным ухажерам, что она выступает в таком заведении. А то мужики начинают воображать невесть что.

Некоторые из девушек сразу после «Фоли» устремлялись к бульвару Рошешуар, где через каждые десять метров располагались заведения пип-шоу; пять минут стриптиза приносили тридцать франков; если разумно распределить время, за вечер можно неплохо заработать.

Клео иногда подменяла там кого-нибудь – одна вымоталась до предела, у другой месячные. Она относилась к работе серьезно: мужчины за стеклом были для нее зрителями не хуже любых других, и она не хотела их разочаровывать.

Тем, кто пытался завести с ней знакомство на какой-нибудь вечеринке или в кафе, она сразу честно признавалась: у нее мало свободного времени и совсем нет денег. Мужчины приглашали ее на обед или на ужин, оплачивали ей такси или занятие у репетитора в школе танца. Не из-за чего было раздувать историю, тем более любовную.

Лара стерла это слово с карты ее чувств. Клео ждала, когда снова сможет нормально дышать. Ее мать с беспокойством интересовалась, есть ли у нее «кто-нибудь». Время шло, скоро будет поздно думать о ребенке.

Осенью 1999 года на кастинг престижного ревю «Диамантель» собралось двести танцовщиц ростом от 1 м 76 см до 1 м 80 см, съехавшихся из Мюнхена, Барселоны или Ниццы.

В ней было всего 1 м 73 см, но ее взяли на замену. В контракте было указано, что на сцене обязательны улыбка и наклеенные ресницы, предоставляемые работодателем.

Меньше чем через две недели она вполне освоилась и уже чувствовала себя в «Диамантеле» как дома: белая лестница, украшенная гирляндами искусственных глициний, пурпур драпировок, мрамор и позолота на гипсовой лепнине, золото, золото, золото – повсюду, куда ни глянь, от ободка на бокалах для шампанского до блесток в составе теней для глаз. Одна из главных звезд показала Клео, как преображаться в девушку-Диамантель: какую косметику и в каком порядке использовать. Отступлений не допускалось.

Перед выходом на сцену Клео просила кого-нибудь из танцовщиц проверить, не заметно ли у нее на бедре родимое пятно.

Ей дали костюмершу. Дама по имени Клод, всегда одетая во что-то серовато-коричневое, предложила Клео во время переодеваний стоять к ней спиной: так ей будет комфортнее.

Мать Клео в телефонных разговорах выражала недовольство их сближением: эта Клод не сходила у дочери с языка, можно подумать, она обрела в ней вторую мамочку!

Клео несколько раз порывалась все рассказать своей «второй мамочке», но вспоминала, каким взглядом посмотрела на нее Лара, когда узнала, и это ее останавливало.

Лара очень удивилась бы, если бы ей стало известно, что Клео присоединилась к небольшой группе рабочих сцены и танцовщиц, обеспокоенных безопасностью одной из них. Что она зачитывала остальным составленную ими петицию. И Лара поняла бы боль и гнев Клео, когда «вторая мамочка» ее предала и не поставила под петицией свою подпись.