— Это мы знаем! — ответил Тимоха.

Егор позвал гостей к чаю. Стол у балагана был налажен.

— Когда я плыл по этой реке, меня в верховьях стреляли, — сказал он монахам.

Монахи попили чаю и еще немного посидели, ко всему присматриваясь. На прощанье благословили всех быстрыми, мелкими знамениями и ушли по глубокой траве.

— Слушай, Тимоха! — сказал Егор. — А от кого поставлен караул на въезде?

— Это мы просто так, сами, — Силин переглянулся с Сашкой, — чтобы не влипнуть! Установили, как пограничную стражу.

— Вот вы верно говорите, что скоро начнутся ссоры… Уже ссорятся, — сказал Студент. — У нас на прииске полным ходом идет кампания…

— Какая кампания? — спросил Егор. — Пьют, что ль?

— Нет. Выборная кампания. Готовятся к выборам!

— Да, надо старосту выбрать! — согласился Ломов. — Пока едим свое, что привезли с собой. А что дальше? Уже был случай — украли сухари.

— Да, есть кражи! — подтвердил Сашка. — Драки есть! Все есть!

— Один помер с голода! — сказал Силин. — Надо продовольствие завозить и товар. А как приступиться?

Студент, полулежа на только что разостланной шкуре, смотрел вверх на распускающиеся деревья. Стояла тихая хорошая погода, какой он и не ждал в этих местах. Погода его окончательно пленила. Ему не хотелось уезжать в свой Петербург, в сырые, холодные комнаты. Сегодня, услыхав, что приехал Егор, он надел свою студенческую куртку и поспешил на правую сторону, чтобы познакомиться с открывателем этого прииска.

— Есть наука, — он поднялся и уселся, — ученье о том, какое будет общество со временем. Как переустроить человеческое общество. О разделении общества на классы, между которыми нет согласия, идет всяческая борьба.

— Да, скоро выборы, — сказал Тимоха. — Видишь, хотят Жеребцова выбрать.

— Ну и че же! Пусть будет, зачем препятствовать! — сказал Сашка.

С берега пришел Пахом Бормотов. С треском прыгая через кустарник, ломился по тайге Ильюшка.

— Тут свои компании составились, и каждая хочет забрать голоса. Зачем нам Жеребцов, — толковал Силин, — оп крутой и сделает обиды людям. Мало того, он выгоды себе хочет, в ущерб обществу. Он без контрабандистов прииск не прокормит, и все мы попадем к нему в кабалу… И как это ты, Егор, не досмотрел! Все же он проник сюда еще тот год.

— О чем толк? — спросил Пахом. — Как дома?

— Слава богу! — ответил Егор.

— К тому же староста должен людей уважать, а Никита больше грубит, обойтись не умеет.

— Он народу не отдаст богатства, — сказал бритый Ломов. — Мы с ним рядом робим… Подальше-то лучше… Все бы ушли, да, вишь, там золото богатое… Кажись, все же я один на вашу сторону перееду. Остальные вятские пока там останутся.

— За Жеребцова много народу, — сказал Пахом. — Он живет без рассуждений.

— Это людям правится, — сказал Тимоха. — Он себе возьмет выгоду и даст другому урвать. Знаешь, люди в справедливость не верят. Зачем, мол, нам, когда ее нет. Мол, если между собой сговориться, и можно славно жить. А остальной народ все равно глупый, он и тем доволен. А ты тут им помеха. Им совсем не надо, чтобы кто-то пекся о справедливости, старался бы их удержать. Они сами с умом, жадности своей не покажут, но друг друга покроют, и никто не догадается.

— Они тоже о справедливости говорят, — возразил Студент. — Да еще как складно!

— Да, у них свой говорок есть, — спохватился Пахом. — Из городских и крепко с ними сошелся, объясняет все хорошо.

— Может, на самом деле хороший человек? — спросил Егор.

— Он образованный! — подтвердил Студент.

— Нет, мы хотим тебя! — ответил Пахом. — Нам надо атамана, чтобы все умел сделать и других мог научить.

— И не из торгующих, — сказал Ломов.

— А то продаст! — засмеялся Студент.

Васька с любопытством прислушивался. «Что будет, если выберут отца? Сможет ли справиться с такой разномастной оравой? Это ведь не своя семья, где каждый слушается и терпит. Многие тут возненавидят его. И теперь уж, наверное, недовольны, что приехал, косятся. Только пока отцу это неизвестно».

Васька знал, что и отец его не маковое зерно. Хотелось бы видеть, как выкажется крутой его нрав, как он начнет тут устанавливать справедливость. С какого края примется? Уговорит или вколотит?

Васька чувствовал себя, как в цирке перед схваткой борцов.

— А Федор Барабанов здесь? — спросил Егор.

— Здесь, — сказал Тимоха. — Он со стариком, своим работником Яковом. Мы их догнали на озере. Вот каторжный был, а женился и переменился.

Казалось бы, все рады Егору. Но сам он чувствовал, что тут покоя нет и ему не будет, словно попал он из родного села в другой, жестокий мир, от которого уж отвык. Показалось, что монахи зачем-то подосланы к нему.

«Что же у них тут будет, если начнется не дележ, а грабеж и пойдет такая кутерьма? — подумал Егор, проводив гостей. — Какая тут может быть справедливая жизнь? У них тут и крадут и голодают! Тимоха Силин не следит. А Васька чему-то рад. Молод и доволен. Глуп еще! А я? Дал людям богатство для справедливой жизни! А будет ли она? Кто ее установит?»

Люди в нем видели силу, искали заступничества и заискивали, и все это было неприятно.

Смутно начинал понимать Егор, что, кажется, ему следует брать на себя общественную обязанность… Прошедший день показался ему таким тяжелым, что думать больше ни о чем не хотелось.

Где-то в стороне Студент сказал:

— Твоему бы отцу образование дать…

Дальше Егор ничего не разобрал. Молодые голоса звучали весело.

— Мы зовем Сашку не по имени, — возвратившись, предупредил отца Василий. — Он у нас Камбала…

В носу лодки лежал щуплый старик в матросской куртке и с полотенцем на голове. Стоя на корме и плавно толкаясь шестом, словно танцуя, лодку гнала девушка. На голове у нее повязан светлый платок в горошинку, закрывающий почти все лицо, так что торчит только носик. Она в белой кофте, с шалью на плече, ниже подоткнутых юбок видны упершиеся тонкие ноги в толстых чулках и в начищенных башмаках.

Из колодца поднялась голова бородатого старовера.

— Ктой-то опять… Ах, срам! Тьфу! Грех!

Бородач проводил лодку взором и опять скрылся в шурф. В этой артели работали истово, как молились.

У бутарок шумела вода, стучали лопаты о грохота промывочных стволов.

— Смотри, молоденькая девчонка, а какая!.. Э-эй! — крикнул лодочнице старатель с лопатой.

— Куда поехали? Айда к нам в артель! — добавил старик, стоявший в воде по колена.

— А ну, налегли еще, подверни бочок еще раз, — не унимался старатель с лопатой. — Э-эх!