Он протирал очки, споткнулся, уронил очки и на лету поймал их так ловко, что сам подпрыгнул от радости и рассмешил Татьяну.

— Какой славный человек приезжал! — сказала она.

— Вежливый! — подтвердила Катя. — Ученый, а какой простой.

Татьяне понравился бойкий, пожилой Советник.

— Василий, иди пособи им балаган наладить, — сказал Егор.

В сумерках пришел Сашка.

— Советник был? — спросил он.

— Был.

— Ни че?

— Надо строить избу, — сказал Егор.

— Из сырого леса?

Сашка встал и пошел по берегу ключа.

На участке Федосеича уже стояла палатка. Под пологом слышался храп. Кати и Василия не было.

Сашка, тихо раздвигая ветви и угадывая тропу, пошел обратно.

— Че ходишь? — спросил он, наткнувшись на людей.

— А че тебе? — отозвался Вася.

— А че не боишься?

— Кого бояться?

— Смотри! — остерег Сашка. — Ты слыхал, опять стреляли?

— Охотился кто-нибудь.

— Где охотился? Там? — показал Сашка на горы. — Там дичи нет. Одни камни.

— Ой, я боюсь! — сказала Катя и туже затянула платок под подбородком. — А кого стреляли? Кого? А?

— Там людей нет.

— Кто-то балуется, наверно! — сказал Василий.

— Не знаю, — ответил Сашка. — Как устроились?

— Хорошо. Отец уже спит?

— Да.

Катя пошла в балаган.

— Сговариваются выбрать власть из своих и прииск взять себе, — сказал Сашка. — Шайка.

— Почему же шайка? У них право есть.

— Нет, шайка… Я посылал китайца-старика, он все слушал. Он хорошо понимает.

— Сказать отцу?

— А че отец? Пусть сам видит! Нам надо че-то делать. Ты не боишься?

— Нет.

— Ну и дурак!

Они прошли мимо затухающего костра на участке Ломовых. Какая-то женщина выглянула из-под полога.

— Ксенька… Ксенька, ты че это, че это? Куды лезешь? — послышался из палатки голос Ломова.

Утром Василий опять попросился у отца на участок к матросу.

— Может, в артель к ним перейдешь? — съязвила Татьяна.

Прибежала Катька. Отец ее заболел. Его еще вчера ломало. Сашка послал какого-то китайца, бродившего всюду с лотком, за реку за доктором.

Китайский врач в черных очках дал больному какого-то отвара и сказал, что надо бы вытянуть язык и проколоть иголками. Федосеич испугался, вскочил и приплелся на стан Кузнецовых.

— А китаезы здесь откуда? — спросил он.

— Есть христиане. А есть чужие, идут все с квитанциями за рубль на право жительства у нас на один год, — отвечал Сашка.

— Доктор мне обе руки взял и сказал сразу, чем болею. И хотел язык колоть.

— Ты че? Не язык! Ты не понял!

— Все равно мне это их зверство не по душе, чуть что — колоть или резать человека, голову ли ему рубить. У нас лейтенант хлебом отравился в Шанхае. Шел по базару и попробовал.

Катя катила тачку из забоя. Она умела бутарить, выбирать золото с рогожки.

В воде Кузнецовы держали наловленную живую рыбу. К обеду Катя принесла тайменя и, как было велено, вычистила, порезала и положила в кипевший котел.

— Ты ловкая, верткая! — говорила Татьяна.

— Морская гидра! — сказал отец. — Вьется и все успеет! А мы разрез начали, да что-то в груди боль. Я слег, работать не могу. Это потом пройдет… Люди просят порядок установить, Егор… И все идет и идет народ.

— Пока мука есть и друзья есть, — толковала Татьяна у самодельной печи, сбитой еще в прошлом году, — а лепешки закончатся, что будем делать? Егор верно говорил, что три куля не хватит. Эх, Дуня бы приехала, раскрасоточка моя, — схватившись руками за концы от узла на платке, воскликнула Таня, — мы бы помыли с ней! Девичьи бы годы вспомнили!

— Отец у меня плохой работник. Он болеет, — отвечала Катя.

— Поэтому ты все умеешь.

Татьяна чувствовала, что Катя ей будет старательной и разбитной помощницей. Да без нее теперь и трудно обойтись!

Пахом приехал, прошел к Егору в разрез и стал кричать:

— Порядка нет! Ни за что обидели сегодня! Кабы не Илья, не знаю, что бы было. Я чуть лопатой его по хватил.

— Кого?

— Да черт его знает, кто он такой. Давай, говорит, старик, бери меня к себе в артель, а то, мол, тебе вред произведу! Черный, дьявол, как китаец или цыган. Глаза косят в разные стороны. Надо старосту выбирать! Спиртоносы везут спирт. Андрюшка Городилов целую лодку пригнал. Надо этот спирт забрать и вылить в воду.

— Восстание будет, — сказал матрос, — если узнают.

— Не надо, чтобы узнали! Тихо вылить! — сказал Сашка.

— Надо бы резиденцию построить, — сказал Егор, — а порядок сам установится. Место хорошее!

Вася стал кидать песок в тачку. «Отец опять за свое, — подумал он. — Везде хочет строить. Нам и так работать не дают!»

— Дай я подсоблю! — сказал матрос и покатил тачку к бутаре, где Катя и Татьяна кидали песок и выбирали золото, пуская сверху воду из желоба.

— Слушай, Егор, а что такое революция? — спросил матрос. — Будто бы моют на революцию?

— Царя, мол, не надо, — сказал Пахом. — Черта им! Это слово я тоже слыхал. Скоро голод начнется, муки купить негде. Одолжи мне, Кондратьич! Спирту хоть залейся, а муки нет… Люди приходят, надо им отвести участок. А кто на них работать будет? Кому время? Меня просят, Никиту Жеребцова — всех, кто постарше.

— Выше есть лучше места, пусть туда идут, — ответил Егор.

— Они говорят — иди сам, коли лучше. Ждут, что силинская партия станет драться с кузнецовской, к кому надежней примкнуть.

— Кражи есть? — спросил Сашка.

— Не знаю. Наверно, есть, как же без этого. Городилов спирт возит.

— И китайцы возят, — сказал Сашка.

— А все говорят, мол, чужих не пускаем! Да как их не пустишь! Все равно торгуют…

— За голод не беспокойся! — сказал матрос. — Еще ни один прииск не голодал! На Амуре да оголодать! Люди едут отовсюду и уж пронюхают, где что прикупить и сюда перепродать.

— Все люди! — сказал Егор, переводя дух и складывая руки на ручке кайлы. — А то мы в своих избах живем и на заимках, а жизни не видим.

— Значит, ты и тут для справедливости явился?

— Хватило бы о себе подумать!

— Конечно, каждый хочет! Теперь, говорят, что Голованов появился. Кто такой и откуда? — спросил Пахом.