– Медраут, ты как думаешь-то? Напасть на тебя враги могут, что, только на турнирном поле? Я-то думал, ты хочешь по-настоящему, как в жизни бывает…

Питер подпустил в голос немного издевки.

Медраут переступил с ноги на ногу.

– Ну.., наверное. Это.., современно? У вас так принято.., в Сикамбрии?

Питер изумленно поднял брови. Они что тут, и слыхом не слыхивали об учениях, маневрах? «Может, у Артуса и появится надежда на лучшее, если я его быстро обучу».

Питер шагнул к лошадям и рассмотрел оружие и доспехи. Не густо и довольно скромненько: кольчуги, но без нагрудников, наголенники – а может, поручи. Металлические ободы для защиты живота, кожаный шлем, обитый железом. Два шести-семифутовых копья без наконечников, два топора с надетыми на лезвия чехлами. Два прямоугольных выпуклых щита. Щиты казались тяжелыми и неудобными. Питер поискал римские мечи-гладиусы, но не нашел. С их помощью можно было бы любой пуленепробиваемый жилет проткнуть, как нечего делать.

Он внимательно следил за Медраутом. Тот просунул голову в кольчугу, поднял руки вверх и несколько раз подпрыгнул на месте. Кольчуга легко соскользнула вниз. Питер почему-то думал, что напяливать ее потруднее. Подражая Медрауту, Питер нацепил на себя доспехи без особого труда. На грудь и живот легли металлические круги, которые пришлось закреплять полосками кожи. В этом им с Медраутом пришлось друг другу помочь, Медраут торопливо извинился.

– Я решил, что нагрудник ты не захочешь брать, принц, он ведь такой дорогой.

– Верно решил, – похвалил его Питер. Кожа пахла премерзко, металлические части доспехов давили и кололи. «Сейчас бы легкий защитный костюмчик из СВВ!» – подумал Питер. Наконец он встал в полном облачении и шагнул к одному из жеребцов. Конь был высокий, широкоплечий и явно норовистый. На Питера он злобно косился.

Питер взялся за уздечку, но тут Медраут неловко прокашлялся и поинтересовался:

– Государь, разве мы не сядем каждый на своего коня? «Елки-палки! Вот вляпался! – Питер одарил Медраута грозным взглядом и сделал вид, будто изучает седельную подпругу.

– Девять из десяти всадников – неумехи… – И он подтянул подпругу. – Вот так, доверяй, но проверяй… «А что, – прозвучало убедительно вроде бы, – подумал он. – Вот только правда ли это?» Единственное, что знал Питер о лошадях, так это то, что у них четыре ноги и куча сюрпризов для неопытных наездников в запасе.

– Ладно… Подведи мне, гм-м-м… – Питер протянул руку к другому коню и прищелкнул пальцами.

– Эпонимуса, государь?

– ...Моего коня. Ну?

Медраут схватил громадного Эпонимуса за узду и потащил к Питеру. Боевой коняга поначалу упирался, но потом, учуяв запах хозяина, пошел резвее. А вот жеребец Медраута, как только парень подошел поближе, попытался цапнуть Питера за руку.

Питер принял у Медраута поводья, заглянул Эпонимусу в глаза, дабы проникнуть в самую глубину его лошадиной души – именно так ему советовала поступать одна подружка, увлекавшаяся верховой ездой, вот только Питер никак не мог понять, зачем это нужно. Жеребец довольно тупо пялился на него и явно признавал в нем хозяина. Медраут сунул копья и топорик в прорези на седле Эпонимуса.

Питер понимал, что ни капли не соображает в том, как сражаться, сидя верхом на лошади. Он в отчаянии воззвал к потаенной части своего сознания, в надежде, что ему удастся на время выпустить Ланселота из ментальной темницы и дать ему напомнить телу знакомые навыки.

Он только чуть-чуть прикоснулся к Ланселоту, как тут же был вознагражден: он увидел Ланселота верхом на Эпонимусе, копье в правой руке, щит – в левой, принц пришпоривает своего боевого коня… Питер поспешно залатал прореху в сознании, дабы Ланселот, не дай Бог, не вырвался наружу весь целиком.

Он обошел Эпонимуса слева, вызывая в голове образы собирающегося оседлать коня Ланселота, – но не резко, а постепенно, чтобы варвар не выскочил. Работенка оказалась опасная: Питеру казалось, что стоит ему хоть немного прошляпить – и прости-прощай Смит, владеть его сознанием будет Ланселот, а ему самому придется смириться с подчиненным положением.

«Смогу ли я тогда вернуться домой?» – гадал Питер. Если его сознание не будет принадлежать ему, сумеет ли он наладить контакт со своим миром? Или ему суждено тогда вечно томиться в Темных Веках?

Неожиданно Питер обнаружил, что в сбруе Эпонимуса отсутствуют стремена. Да и само седло совсем не напоминало ни английское, ни ковбойское, времен освоения Дикого Запада. По бокам торчали выступы – и получалось, что сидеть в таком седле надо было, широко расставив ноги. Задняя лука приподнята очень высоко – всадник при езде должен был неизбежно наклоняться слишком сильно вперед.

«Ну ладно, хоть поводья-то есть, и за то спасибо, – мрачно подумал Питер.

– Но забраться-то в седло как?!»

Медраут уже сидел в седле и, волнуясь, ждал Лансе-ло1а. А Питер, балда, не успел подсмотреть, каким образом тот оседлал своего жеребца. Парень сидел чуть ли не на плечах у коня, ноги оттянуты назад и закреплены за «закрылками» седла. Поводья висели, Медраут их не трогал. Он повернул коня влево, потом вправо, не прикасаясь к поводьям, и галопом поскакал по траве. Щит он держал низко.

«Неужели римские полководцы действительно дрались врукопашную?» – Питер, как ни старался, вспомнить не мог. Во всяком случае, Артус мог пройти обучение у римлян, но, похоже, ввел кое-какие новшества: поединки на копьях, сидя верхом на лошадях, к примеру, если верить трепу Медраута. Римляне, как правило, кавалерийские дела оставляли наемникам, варварам-лучникам.

«Проклятие! – в отчаянии думал Питер. – Но иного выхода нет, ничего не поделаешь, придется как-то залезать в это чертово седло!»

Он положил правую руку на круп Эпонимуса, а левой ухватился за переднюю луку седла. Отчетливо представил оседланную лошадь в Сэндхерсте, подпрыгнул, взлетел, расставил ноги…

Эпонимус фыркнул и подался вбок. Питер упал поперек седла – голова с одной стороны, ноги – с другой. Он попытался закинуть ногу, но Эпонимус решил немного погарцевать. Он повернулся трижды по часовой стрелке и чуть не сбросил Питера.

Наконец любимцу Камланна удалось развернуться и перебросить ногу через седло. Эпонимус вяло взбрыкнул, но присмирел, как только Питер закрепил ноги за «закрылками».

Медраут смеялся. Питер глянул на него так, как смотрят сержанты на кадетов во время муштры.

– Прости, мой принц, – извинился Медраут. – Про то, как Эпонимус не любит, когда на него садятся верхом, хотя байки, но я даже не представлял себе, что он вытворяет такое.

– Бывает с ним… – пробормотал Питер.

Затем он старательно воспроизвел посадку Медраута и убедился в том, что в седле с высокой задней лукой сидеть куда менее удобно, чем в обычном, со стременами. Эпонимус мгновенно отреагировал, когда Питер сжал его бока каблуками– стоило нажать с одного бока, как он шел в противоположную сторону.