Действительно, с котом стало мягче и уютнее в доме. И теперь мне еще больше хотелось расслабиться, побыть хоть денек в теплом мещанском болотце.

Но жизнь быстро расставила все по местам, показав, насколько иллюзорны уют и ощущение прочности бытия. И как в один момент их можно разбить, ввергнув человека в пучину неопределенности. Всего-то надо было разок встретиться с Шахтером…

После того как Шахтер сдался нам, сдал Проводника и дал подписку о сотрудничестве, он сидел тише воды ниже травы. Его звену убийц удалось легализоваться в системе обеспечения речного транспорта – что-то связанное со снабжением и черновыми работами. Проживали они в Подмосковье на берегу Москвы-реки – в бараке у пристани, к которой время от времени приставали баржи.

Работой этих вурдалаков не загружали. Жили они тихо и без приключений. Никаких заданий не поступало. Банда расхолаживалась. И все больше обострялись старая вражда и внутренние противоречия. Заместитель командира по кличке Поп смотрел на Шахтера как-то хищно и многообещающе, не упуская возможности уколоть, ввернуть шпильку. Правда, субординация пока сохранялась – командир имел все права при неподчинении ликвидировать вольнодумца. Но Шахтер был уверен – рано или поздно его самого разорвут на части. Негласно группа уже больше подчиняется Попу и только ждет команды «фас».

Неожиданно звену поступило первое задание. О чем Шахтер и поспешил мне сообщить.

Мы встретились в основательном частном одноэтажном доме на Ярославском шоссе. Через дорогу шли масштабные работы. Заканчивалось возведение ажурной арки входа на готовившуюся к открытию Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Уже встала на постамент грандиозная скульптура Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», ранее венчавшая советский павильон на всемирной выставке в Париже 1937 года.

– У нас первый объект террора, – сообщил Шахтер каким-то странным тоном, когда мы расположились за чашкой чая за столом.

– Кто? – спросил я.

– Вы, – он криво усмехнулся.

Убедившись, что это не идиотская шутка, я расспросил его о подробностях. Выяснилось, что Шахтер получил данные на объект ликвидации и фотографию. Только домашнего адреса не было. Зато было сообщено, что это капитан госбезопасности из аппарата НКВД. Так что мероприятие ожидалось сложное и опасное.

Это что же выходит? Если бы Шахтер не пришел тогда к нам, то все, так бы и пришиб меня антисоветский элемент? Не так это просто, конечно, – отчаянного красного командира Ремизова еще взять надо. Но на какой же тонкой ниточке мы все подвешены!

– Как исполнять велено? – поинтересовался я.

– Координат объекта в Москве нет. Стоять у здания НКВД и ждать, пока вы появитесь – глупо и самоубийственно. Рекомендовано исполнить вас в другом городе.

– Это интересно.

В общем, выяснилось, что ожидается мой выезд по моему старому месту службы. Там меня и ликвидируют.

Все интереснее и интереснее.

– А почему решили, что я туда отправлюсь? – спросил я.

– Связной сказал, что будете там обязательно. И в ближайшее время. Так что наша группа выдвигается туда. По прибытии на место мне надлежит выйти на связника.

– На обувщика?

– Да, – несколько удивленно кивнул Шахтер. – Он поможет вывести группу на цель. Одного человека я уже послал на рекогносцировку. Когда поступит сигнал, выдвигаемся для исполнения.

– Дай хоть фото посмотреть.

Шахтер вытащил из кармана аккуратно завернутую в бумагу фотографию.

Я поглядел на нее и нервно хмыкнул. Нет, прошлое определенно отказывается выпускать меня из своих железных объятий.

Фотография была с доски почета областного Управления НКВД, в котором я долгие годы имел счастье быть заместителем начальника…

Вернувшись на работу, я немедленно собрал Фадея и Воронова на военный совет. Коротко изложил ситуацию.

Фадей воспринял новость на редкость спокойно и философически. Он привык, что мы с ним все время влипаем в самые невероятные и рисковые истории. А Воронов только ошарашенно покачал головой:

– Ну ты громоотвод, Ермолай! Все молнии притягиваешь!

– Так ему это на роду написано, – хмыкнул Фадей – кажется, ситуация его больше забавляла, чем напрягала. – Хорошо, Ермолай, что тебя именно там решили грохнуть.

– Почему? – спросил я. – На Родине умирать легче?

– Значит, враги твой московский адрес не знают. Иначе просто ткнули бы шилом около подъезда. Или выстрелили в спину.

– Это еще суметь надо, – буркнул я, вспоминая, сколько покушений пережил на своем веку, и ни одно не удалось.

– Из-за угла кто стреляет – рано или поздно выигрывает, – махнул рукой Фадей. – Не в этом дело. Главное, если они не знают твоего места обитания, значит, в нашем ближнем окружении иуды нет. Также нет у «Картеля» позиций и среди тех, кто имеет доступ к личной информации о сотрудниках НКВД. По нашим временам это уже немало.

По всей Москве расставлены старомодные дощатые круглые будки с надписью «Мосгорсправка». Можно заплатить рубль и там получить сведения об адресе гражданина, которого ищешь. Все открыто – зачем одному советскому человеку таиться от другого советского человека? Вот только есть исключения. Данные людей, имеющих отношение к обороне страны, а также всех сотрудников НКВД закрыты. Притом и в недрах самого наркомата их получить не так просто, даже если тот, кто наводит справку, в больших чинах. Не пойдет же он и не спросит кадровиков – а подайте мне адрес такого-то. Сразу у такого любопытного осведомятся: «А зачем это вам? А пройдите к особоуполномоченнному, у него к вам вопросики».

– Одного не пойму – почему они так уверены, что ты отправишься в родной город? – спросил Фадей.

– Они знают то, что мы пока не знаем, – сказал я.

– Вот одного не пойму, братья вы мои дорогие, – сказал Воронов. – За каким лешим тебя, Ермолай, убивать? Нет, ты оперативник знатный. Но почему именно тебя? Откуда они вообще знают о тебе? В чем смысл грохнуть именно тебя и вызвать серьезную ответную реакцию от всего наркомата? Как бы мы тут друг друга внутри нашей системы ни грызли, но, когда убивают сотрудников, тем более высокопоставленных, тут будут копать до упора и перетряхнут всех. Ну а если это покушение связано с разработкой «Корона», тогда вообще закрываем лавочку. Врагу все известно. Даже имя начальника отделения, которое их разрабатывает.

Мы переглянулись с Фадеем. И я спросил:

– Ну чего, введем в курс?

– Наш человек, – кивнул Фадей. – Можно.

Воронов непонимающе посмотрел на нас:

– Вы чего тут перемигиваетесь, как курсистки из Института благородных девиц?

– Я думаю, за заказом стоит Бай, – произнес я как можно весомее. – И ты теперь в узком кругу тех, кто осведомлен о нем.