чья слава в мире затмевает славу известнейших военачальников и законодателей!

Какой язык в состоянии достаточно красноречиво прославить это филе из морских языков под названием «Фея Мелюзина»[135], — филе, достойное быть угощением на банкете, которым англичане, наследники Лузиньяна, отмечали взятие Иерусалима британскими войсками, как предсказал Шекспир в первой сцене первого действия драмы «Генрих IV»?

И как описать изысканный вкус отбивных из молодого зайца «Кребийон»[136]?

Но тут, если мне будет дозволено смиренно подать голос, я просил бы, чтобы добавили: «сын», поскольку отец, жестокий и бездарный трагик, недостоин того, чтобы имя его присвоили столь изысканному кушанью! А что сказать о пулярке «Перевозчик»[137]?

И какая честь для этой дичи, которая погибла по вашему приказу и затем съедена нами и окроплена несравненным вином!

А что до перепелок и ортоланов — лучше я о них промолчу. Их высокое предназначение превосходит их достоинства лишь по причине того, что они пойдут в пищу вам, о король Филен!

А легкие закуски? Эти несравненные сокровища столь же воздушны, как те сверкающие драгоценности, что рассыпаются при фейерверке. Пускай их изумительный вкус недолговечен, я навсегда сохраню в душе память о них.

Пока все аплодировали, музыканты выстроились в глубине залы и заиграли «Королевский марш Обжиралии».

После обеда направились в Придворный кинематограф, где был показан фильм, во всех подробностях повествовавший о том, какими способами была спасена от разрушения Священная бутылка[138] во время долгой войны, которая только что кончилась.

Случаи военного или гражданского героизма, проявленного при ее спасении, были столь многочисленны, что, видя их, король Филен решил учредить Орден возлияний, призванный вознаградить эти подвиги. Король посулил этот знак отличия семи посланцам Акакия, которые, бормоча слова благодарности, пытались подавить зевоту, потому что все имеющее отношение к войне наводило на них неодолимую скуку.

Но они вновь оживились, едва оказались на улице, где их выхода ожидали первые красавицы столицы, хотя было уже почти три часа ночи. Дамы устроили гостям овацию на обжиральский манер, то есть выкрикивая: «Приятного аппетита!» — и с воодушевлением проводили их до самой гостиницы.

БЛЕЗ САНДРАР

ВЕТЕР

Когда начинается сухой сезон, все птицы поднимаются у вас на глазах высоко-высоко в небо. Они кружат, они вьются, уносятся ввысь, падают и вновь взлетают, гоняясь друг за другом без устали, без передышки, без толку. Каждое утро они договариваются о встрече в небесах, куда устремляются стаями, резвясь и гомоня наперебой. Но вглядитесь в этот вихрь из крыльев, перьев и оглушительных криков — не яростное ли сражение напоминает вам эта бурная схватка, однако не птицы затеяли ее — ветер, ветер, что несет их и бросает, ветер, что гонит их, что дает силу их крыльям и отнимает ее.

И этот комок, что несется по-над самой землей, вздымая пыль, этот стремительный клубок из трепещущих перьев, — ведь это не страус, а ветер.

Ветер.

Ветер живет на вершине очень высокой горы. Он живет в пещере. Но дома бывает редко, потому что слишком легок на подъем. Что-то постоянно гонит его прочь. Когда он забирается к себе в логово, то оповещает об этом так громко, что кажется, будто его пещера стала обиталищем грома. Не угомониться ему, даже если он на пару дней ненароком задержится дома. Он резвится, он пляшет, скачет ни с того ни с сего, бьет когтями по камню и клювом по скалам, бьет крыльями в дверь пещеры, и далеко вокруг дрожит земля от этих ударов, и крошится камень горы, где живет ветер.

Нет, не думайте, что это он злится или пробует силу. Вовсе нет. Ветер, развлекается. Ветер играет. Вот и все.

А так как ни устали, ни отдыха он не знает, он всегда голоден. Потому он и бродит туда-сюда, то вернется к себе, то вновь уйдет. Но он скорее ветреник, чем лакомка. Он может улететь далеко и принести только крошечное зернышко или бросить его дорогой, чтобы обрушиться с вышины на какой-нибудь блестящий камушек, который он заберет с собой в пещеру. Там у него полно ракушек, камней, блестящих и ненужных предметов, обломок старой подковы и осколок зеркала. Но полакомиться у него в доме нечем, совершенно нечем. Зато на воле он закусит мошкой, выломает из связки банан, вырвет из земли клубень маниоки, раскачает деревья и не подберет упавшие на землю орехи, пройдется по рисовым полям и заглянет в посевы ячменя, поломает маис и раскидает бобы и фасоль. Он рассеян, но глаза его горят от жадности, все надкусит, не поленится — и тут же бросит. Вот почему он всегда голоден.

Сумасброд, он часто забывает, зачем вышел из дома, про все забудет, даже про то, что голоден. Тогда он задумается и скажет: «А что это я кружу здесь, в воздухе?»

И тогда он приходит в ярость, пугает людей и крушит все подряд, и люди прячутся от него по деревням. А когда ему удается перевернуть большую хижину вождя, он успокаивается и взлетает высоко в небо.

И тогда говорят, что он парит над землей.

И вода чуть морщит свой гладкий лоб.

А вы замечали, что у ветра нет тени, даже когда он высматривает что-то под самым солнцем в самый полдень?

Это потому, что он настоящий волшебник. Многоликий волшебник.

Волшебник ветер, сын Луны и Солнца.

Ветер никогда не спит, и никто не знает, когда он шутит, когда дурачится, а когда злится.

Нигде не находит ветер покоя — кружит, тысячу раз возвращается к себе и тысячу раз уходит, и потому ничего не растет около его жилища. Там только камни, камни, пески и снова камни, что вот-вот покатятся куда-то.

Это страшная пустыня, пустыня зноя, пустыня жажды. Но ветер резвится здесь, будто играет с выводком своих птенцов. Однако у него нет птенцов. Он живет совершенно один. И все следы на песке — большие и малые — оставил он сам: вот он прошелся на кончиках крыльев, вот встал на ноги, а вот нарочно вырыл клювом яму, чтобы вы упали. Ищите ветер! Вы ловите его в песчаных барханах, а он уже кинулся в речной поток, вы решили, что поймали его на холмах, — нет, он уже на вершине. Ищите ветер! Он свистит у вас в ушах, он гонит вас на все четыре стороны! Гуляет у вас за спиной, насмехается над вами, мчится в вихре. На кого он похож?