— Иногда, — призналась Луиза, — но я обязана ей всем, что у меня есть. Не приюти она меня тогда, как я тебе рассказывала, сейчас моя жизнь была бы совсем другой. — Если бы я вообще выжила. Одно из воспоминаний моего детства — это как мне приходилось сражаться за корку хлеба не на жизнь, а на смерть. Тебя это удивляет?

— Нет, мне грустно слышать, что тебе пришлось столько пережить. — Пьер перебирал пальцами ее роскошные мягкие волосы. — Как бы мне хотелось компенсировать тебе все твои былые лишения. Дать тебе все, чего бы ты ни захотела. Подарить такое счастье, о котором ты и не мечтала.

Она сердито вырвалась из его рук, прекрасно понимая, какие слова последовали бы за этими, не останови она его. И быстро закрыла ему рот.

— Ни слова больше. Ни слова. Не вздумай предлагать мне никакую компенсацию!

Она не винила его за то, что он попытался предложить ей постель, но ей казалось, что она умрет от отчаяния, если он когда-нибудь предложит ей нечто, равноценное пресловутым нижним юбкам. Она не сможет быть второй Катрин, не сможет покорно дожидаться, когда ее возлюбленный соизволит выделить ей какое-то время, как бы сильно ни любила его. И если сейчас, после ее слов, он навсегда уйдет, то пусть уходит. Гордость не позволит ей удерживать его.

Но Пьер не ушел, хотя был сильно удручен столь резким отпором. У каждой гризетки своя цена, поэтому нужно выждать время, чтобы ее узнать. А пока он будет продвигаться к своей цели с помощью обещаний. Он стал целовать ее шею, плечи и все открытые соблазнительные участки тела. Его поцелуи пробудили в ней чувственную дрожь, она слышала, как колотится ее собственное сердце, и когда он ощутил губами их сумасшедшие удары, то крепче поцеловал нежные очертания ее грудей. Ее руки, как будто повинуясь собственной воле, обхватили его голову и прижали к себе. Когда же наконец он нашел ее губы своими губами, она ответила с такой нежной страстью, что было очевидно — она сдерживается из последних сил. И только присутствие другого человека в соседней комнате и страх, что сюда могут войти, удержали его от дальнейших действий.

Спустившись по темной лестнице и выйдя из подъезда на улицу, Пьер решил, что знает, что следует предпринять. Он уже и раньше подумывал о том, чтобы найти в Париже место, где можно было бы проводить свободное от службы время, и теперь без промедления примется за поиски. Ему просто необходимо бывать где-нибудь с Луизой наедине. Теперь, кажется, он узнал ей цену. Любовь. Она сама все сказала своим поцелуем. Но самое невероятное — он влюбился. Пьер никогда еще не был так влюблен, поэтому и обращался с ней с самого начала так, как никогда бы не стал вести себя с любой другой девушкой ее круга. Луиза, Луиза… Он жаждал ее каждым нервом, каждой клеточкой своего тела при одних звуках ее имени. Луиза. Любимая Луиза.

На следующий день дворцовая охрана известила, что Луи Наполеон объявил о своей помолвке с Евгенией де Монтихо и огорошил всех тем, что гражданская церемония состоится через неделю, а венчание пройдет со всей пышностью на следующий день после этого. Многие сочли подобную спешку неприличной для жениха-императора, однако другие, знавшие его достаточно хорошо, понимали, что попросту его страсть к этой даме дошла до предела. Тех, кто отвечал за организацию процессии и переделку дворцовых экипажей (на многих из них еще сохранился прежний императорский герб), испугал предоставленный им срок — семь дней. Для портных же и поставщиков дорогих тканей помолвка означала еще более лихорадочную деятельность, чем они предвидели. Уорт неустанно принимал заказы, с покупательниц едва успевали снять мерки, как выбранная ими материя тут же оказывалась в раскройном цехе. Это был тот самый толчок, который требовался, чтобы заставить работодателей Уорта уступить его настойчивым требованиям и значительно расширить ателье. Он с Мари, Луизой и всей остальной командой трудились день и ночь, выполняя заказы. Такой же ажиотаж был во всех парижских мастерских. Если у Луизы выдавалась свободная минутка, она отправлялась посмотреть платья, сшитые для мадемуазель де Монтихо в приданое, которые выставляли на публичное обозрение. Луиза запоминала каждую подробность тех сорока четырех платьев, которые сшили мадам Пальмир и Виньон, и, как бы они ни были великолепны, от розового муара с кружевными оборками до отороченной перьями изумрудной тафты, ни одно из них не могло затмить то, что придумывал Уорт.

Венчание, состоявшееся в воскресенье в соборе Нотр-Дам, привлекло на улицы целые толпы людей. Был яркий солнечный день — явление довольно необычное для конца января. Луиза с Катрин заранее заняли себе хорошие места, хотя Луизе хотелось не столько посмотреть на императрицу, сколько увидеть Пьера. Он написал ей, что его опасения оправдались и увидеться они не смогут.

Однако удача сопутствовала ей. Когда проехала кавалерия императорской гвардии, позвякивая своими латами, она увидела его — он ехал рядом с офицером. Пьер переводил взгляд слева направо, высматривая Луизу, зная, что она где-то здесь, неподалеку. Девушка отчаянно замахала рукой и приподнялась на цыпочки, но он так и не увидел ее, сдерживая свою загарцевавшую лошадь, перепуганную людским шумом.

Вскоре показалась красная с золотом застекленная карета, в которой сидели император с императрицей, приветствуя нарастающий рев и неумолчные крики: «Да здравствует император! Да здравствует императрица!» Какое нервное и напряженное лицо у этой прекрасной женщины, подумала Луиза, оно такое же белое, как бархат ее украшенного бриллиантами платья под фатой из тончайших алансонских кружев. Великолепная диадема из сапфиров сверкала в ее изумительных волосах цвета червонного золота. Императрицу уже полюбили. Все знали, что она пожертвовала преподнесенный ей Парижем свадебный подарок на постройку детского дома и госпиталя для неизлечимо больных. О ее доброте ходили легенды. Это она первой оказала помощь рабочему, сорвавшемуся с лесов. А однажды отдала свою собственную накидку нищенке и с бедняками была необыкновенно щедра. Франция полюбила Евгению всем сердцем.

Еще ни один император не выбирал себе более достойную невесту.

Когда первые лучи рассвета тронули шелковые гардины на окнах спальни новобрачных в загородном дворце в Сен-Клу, куда они инкогнито уехали из Парижа накануне, Евгения лежала подле своего спящего мужа и не мигая смотрела на провисший полог над головой. Если бы она его не любила и не должна была выносить наследника, она прямо сейчас встала бы с этой кровати и ушла в другую часть дома, с тем чтобы никогда больше не делить с ним брачное ложе. Ее мучительно раздирали шок, смятение и легкая неприязнь оттого, что дворянин, в жилах которого течет королевская кровь, оказался в этих делах таким же ненасытным, как какой-нибудь крестьянин. Но она любит его достаточно сильно, чтобы преодолеть эту отвратительную сторону семейной жизни, и ее преклонение перед ним ничуть не уменьшилось. На духовном уровне они всегда будут близки.

Император не спал. Его преследовало тяжелое разочарование. Где огонь и страсть, которые он предвкушал найти в этом прекрасном создании, чья физическая привлекательность пленяла его своим совершенством? Где та андалузская чувственность, которую он намеревался пробудить? Разве можно было быть более нежным, терпеливым и пылким, чем был он? Сжигаемый любовью, он невольно обхватил ее покрепче, и с грустью ощутил, как она покорно сжалась в его объятиях.