– Ага, уже кое-что. Может, ты хочешь порезвиться на просторе или, как там заведено, травушку-муравушку пощипать и все такое?

– Если тебе угодно, – раздался ответ ниоткуда.

Мокриц возразил:

– Но как тебе угодно?

– Не понимаю, что это значит.

Мокриц терпеливо вздохнул.

– Тут неподалеку я приметил ручеек и какие-то заливные луга и ради спокойствия собственной души я бы хотел, чтобы ты отправилась туда и побегала в свое удовольствие.

– Конечно, в свое удовольствие, если тебе так угодно.

– Да ради всего святого, мы же здесь о воле твоей говорим!

– У лошадей нет ничего святого, господин. И я хочу напомнить, что мне не требуется получать удовольствие.

– Ну, так сделай это ради меня, пожалуйста, хорошо? Покувыркайся по цветочкам, поржи, поскачи, еще как-нибудь развлекись. Не для твоего удовольствия, а для моего спокойствия, сделай одолжение, ладно?

Он проводил взглядом лошадь, скрывшуюся в полях.

За его спиной загоготал Из Сумерек Темноты.

– Ну ты и фрукт, господин Мокрица, освободитель рабов. Интересно, что его светлость обо всем этом скажет?

Мокриц пожал плечами:

– Съязвит, пожалуй, но от пары капель желчи еще никто не умирал. Витинари и сам вполне себе борец за свободу, разве что не за мою.

Поглядев на железную дорогу, Мокриц удовлетворенно отметил, что рабочие бригады под чутким руководством воспитанников Дика Кекса неуклонно продвигались вперед, укладывая очередной участок дороги в направлении Щеботана.

Чтобы отправиться дальше, Мокрицу и Из Сумерек Темноты пришлось проехаться на дрезине, которой самозабвенно управляли двое юных железнодорожников, – это была смешная и любопытная конструкция, колеса которой катились по свежеуложенным рельсам, еще не до конца усевшимся в земле.

Они пересекли границу, сделав лишь короткую остановку, чтобы разобраться с формальностями, которые состояли в том, что они кивнули пограничникам со словами:

– Мы проедем, да, парни? – после чего те на секунду оторвались от садово-огородных работ, чтобы махнуть им руками и пропустить.

Там, где заканчивались рельсы, их встречал старик с телегой, готовый доставить их, как и было условлено, до самого шато. Старик не скрывал недовольства насчет присутствия гоблина в своем чистеньком транспортном средстве, хотя речь шла, собственно, о простой телеге.

Маркиз поджидал их на пороге шато и широко улыбнулся, завидев Мокрица. Но, заметив его спутника, сморщил нос.

– Кто это? – спросил маркиз тоном светской львицы, которая обнаружила в своей тарелке часть чьего-то щетинистого тельца.

– Это Из Сумерек Темноты.

Из Сумерек Темноты нахально салютовал маркизу.

– Из Сумерек Темноты, господин Мур-Кис. Нехилое местечко ты себе отгрохал. Очччень даже нехилое. А за запах не переживай. Я привыкну.

После неловкой паузы маркиз промолвил:

– Мон дью.

– Не, господин Мур-Кис, какой же я бог, – возразил Из Сумерек Темноты. – Я просто гоблин, лучший из тех, что тут есть, так-то. Я и в хозяйстве пригожусь, – звонко и саркастически продолжал гоблин. – А еще, господин Мур-Кис, я живой. Если меня уколоть – разве из меня не пойдет кровь? Впрочем, если меня уколоть, то в ответ я вам и сам что-нибудь расколю, ничего личного.

Раскатистый хохот маркиза огласил окрестности. Одного у гоблина было не отнять. Он умел растопить лед. Хоть целый айсберг.

Маркиз протянул ему руку и сказал:

– Аншанте, месье Из Сумерек Темноты. Любишь ли ты вино?

Гоблин задумался.

– С улитками?

Уже поднимаясь по ступенькам каменного крыльца, маркиз отвечал:

– Увы, этого у нас в ассортимент нет. Насколько я понимаю, твой народ любит, чтобы в вине плавала улиточка, но, к сожалению, не могу предложить ничего подобного.

– Не беда, выпью, что нальют, премного благодарен. И чтоб ты знал, господин Мур-Кис, они не мой народ, они твой народ. Я анк-морпоркский паренек. Видел коня с яком[41], все как положено.

В предвечернем солнечном свете вид на стланик с террасы открывался изумительный.

– У вас много гоблинов в Анк-Морпорке, господин фон Липвиг? – полюбопытствовал маркиз, наливая Мокрицу бокал прохладного вина. – Мы, конечно, слышали про милорда Витинари и его знаменитый плавильный котел. Говорят, однако, что многие горожане все еще относятся к ним с подозрением и считают, что связаться с гоблинами – значит запачкать руки! Такие вот предрассудки у твоих земляков. Хотя их самих нельзя назвать особенно чистый. А нам в Щеботан сами боги велели быть чистоплотнее. Ведь Щеботан – родина месье Биде, человека и инструмента для поддержания чистоты! И при этом вы в свой Анк-Морпорк воротите нос от нас и называете грязнулями.

– Возмутительно, – согласился Мокриц. – Я как-то встречался с месье Биде, правда, так и не пришлось пожать ему руку… Прошу прощения, что-то не так?

Маркиз вдруг принял обеспокоенный вид.

– Кто-то наблюдал за нами вон с тот дерево. Наверное, я слишком громко говорил, потому что он, кто бы это ни был, сразу спустился и скрылся в чаще. Кто-то мелкий, но крупнее гоблина – тех на деревьях и не заметишь.

В воздухе что-то мелькнуло – это Из Сумерек Темноты перемахнул через парапет и скрылся в зарослях внизу. Через секунду он вернулся со словами:

– Гномье отродье. Удрал, собака. Ну и плевать на него!

Маркиз подлил Мокрицу вина и переспросил:

– Гном? Это как-то связано с твоим делом, господин фон Липвиг? Промышленный шпионаж? Казалось бы, гномам должна понравиться железная дорога… они ведь и работники по металлу, и торговцы рудой.

– Едва ли, – ответил Мокриц. – Несколько месяцев назад экстремистские группировки гномов доставили нам много неприятностей нападениями на семафорные башни, но эта проблема как будто исчерпала себя. Вообще, гномы почти не интересуются работой на железной дороге. Это наверняка как-то связано с грагами. Они не любят тех, кто имеет вес в Анк-Морпорке.

– Ах да, – подхватил маркиз. – Знаменитый Кумский соглашение, вот оно что. Я полагал, конфликт исчерпан.

– Все так полагали. Но так уж бывает. Всем не угодишь. И уж точно ты не угодишь грагам, как ни старайся.