Ночной гость сделал шаг вперед, покосившись на Шевцова.

— Сидеть, — недвусмысленно предупредил он. — Убери руки со стола. — Эта фраза уже была адресована Дункану. — Твое время истекло.

Тот лишь криво усмехнулся, не меняя позы.

— Кто так решил?

Семен едва ли уловил миг разительной перемены, но мимика Дункана внезапно стала иной: его черты утратили всякую эмоциональность, скулы резко обозначились, будто из-под кожи убрали слой мышц, и теперь она обтягивала черепную кость, словно дешевая пеноплоть, взгляд выцвел, зрачки расширились.

— Ты что, не слышал меня? — угрожающе произнес Майкл. — Убери руки, или…

— Или что? — Дункан медленно поднял взгляд.

— Или я убью тебя.

— Странная непоследовательность. Впрочем, мне все равно. Люди, подобные тебе, уже перестали меня удивлять.

Шевцов не успел вмешаться. Напряжение внезапно разрядилось, словно у двух оппонентов закончились словесные доводы, как только их взгляды соприкоснулись…

— Щенок… — яростно выдохнул Майкл, нажимая на сенсор огня.

Два титановых шарика с хрустом прошили пол, выбив из него острую пластиковую щепу, точно в том месте, где за долю секунды до этого сидел Дункан.

Его реакция была молниеносной. Оттолкнувшись ногой от стола, он ушел с линии огня, успев схватить лежавший под бумагами «Стайгер».

Шевцов вскочил, намереваясь оттолкнуть нападавшего, сбить его с ног, но даже это усилие безнадежно опоздало. Офисное кресло, которое от резкого толчка просто откатилось назад, внезапно перевернулось, но Дункан…

Его движения были неуловимы.

Плечо Шевцова ударило в бок незваному гостю, Майкл начал поворачиваться, пытаясь сохранить равновесие, и в этот миг его голова странно, неестественно дернулась, словно от удара электрического тока…

Семен не умел жить в ритме миллисекунд. Это могла делать Клименс, но не он…

Внезапно огрузневшее тело Майкла кулем повалилось на пол.

Он упал вместе с ним, не в силах затормозить начатое движение; голова нежданного визитера оказалась прямо перед глазами навалившегося сверху Шевцова, и он с содроганием увидел, как из двух крошечных отверстий во лбу пульсирующими толчками бьет кровь, выталкивая наружу комки похожего на студень серого вещества.

Инстинктивно отпрянув, он вскочил на ноги, озираясь по сторонам, и увидел Дункана, который стоял в нескольких шагах от перевернутого стола. Импульсный пистолет в его руках даже не дрогнул, лишь плавно перенацелился, теперь уже на Шевцова.

Рефлексы тела не поспевали за работой мысли, поэтому казалось, что все происходит в полусне.

Семен выпрямился, ощущая странную пустоту, которая вдруг затопила разум.

Это было чувство ошибки, столь же острое, недвусмысленное и неприязненное, как вид пульсирующей крови.

Не отнимая у работодателя права на самозащиту, Шевцов вдруг отчетливо подумал, что Дункан, будь он на самом деле воспитан в той чистой, нетронутой Вселенной, где формировался разум подростков из числа последнего резерва, поступил бы иначе.

Наитие… Откровенное знание, которое он пронес через все невзгоды собственной судьбы, подсказывало в этот роковой миг, что Кейтлин глубоко заблуждалась. Да, была злоба на окружающий мир, было ощущение несправедливости, унижения, но, как бы ни пинала его жизнь, Шевцов, оказывается, не забыл изначальных принципов бытия, сформированных в его душе.

После поэзии Пушкина и Гёте, постижения древних философов на языке оригинала разум не может хранить в себе тупую, неосознанную злобу, — он рано или поздно отторгает ее, вновь и вновь пытаясь отыскать в окружающем мире ту смысловую чистоту, которая в конечном итоге и помогает выжить, сохранить свое «я» от губительного распада.

Шевцов никогда не задумывался над этим специально, не пытался разобрать на составляющие собственную душу — он просто жил, порой не отдавая себе отчета, почему идет путем наибольшего сопротивления там, где обстоятельства часто предлагали более простой и жестокий выход.

— Опусти пистолет, Дункан.

— Будешь меня учить? — На обтянутом кожей лице не дрогнул ни один мускул, словно оно и вправду утратило всякую мимику.

— Я тебе не враг.

Дункан не опустил оружия.

— Слова ничего не значат. Они — всего лишь колебания воздуха. Ты не друг и не враг. Ты — такая же проблема, как этот. — Дункан даже не повел взглядом в сторону бездыханного тела, но и так было ясно, о ком он говорит.

— Кто ты? — спросил Семен. Дункан продолжал целить ему в лоб.

— Ты не поймешь, Шевцов.

— Но ведь я могу догадаться, — криво усмехнулся Семен. — Знать и понимать — это не одно и то же.

— Ты обо всей этой бессмыслице, что гнездится в голове? — спокойно уточнил Дункан. — Мне она не мешает совершать правильные поступки. Например, устранять проблемы.

В этот момент на втором этаже здания прогрохотали чьи-то шаги, и почти одновременно с ними вдруг затрещала задняя дверь, поддаваясь напору ударившего в нее плеча.

Дункан резко обернулся, нажимая на сенсор огня, и «Стайгер» выплюнул короткую очередь, наискось прошив хлипкую пластиковую дверь.

На улице раздался глухой звук упавшего тела, а на втором этаже внезапно послышалось невнятное ругательство, и со стороны лестничного марша вдруг щедро, неэкономно ударил двенадцатый импульс…

От плотного, нервного, полуприцельного огня Дункана не смогла спасти даже продемонстрированная им фантастическая реакция. Она скорее помешала ему — человек, стрелявший в узкий проем, был зол и напуган, он не придерживался логики, и потому титановые шарики хлестнули веером, превращая в пластиковую щепу все, что попадалось на их пути…

Шевцов рухнул на пол, спасаясь от бесноватого огня.

Он слышал неправдоподобно звонкие удары, резко диссонировавшие со звуком прошибаемого навылет полимерного материала, но истинную причину этого звука понял лишь в тот миг, когда магазин импульсной винтовки опустел и наверху послышался характерный щелчок, сопровождаемый глухим стуком отлетевшей в сторону обоймы.

Перевернутый стол щерился иззубренными дырами, в воздухе витал знакомый приторно-горький запах… Так воняет перегретый кремний, когда в компьютерном терминале вдруг отказывает система охлаждения процессоров…

Шевцов рискнул приподнять голову и увидел Дункана, который, с трудом удерживая равновесие, стрелял в проем ведущего на второй этаж лестничного марша.

Наверху раздался болезненный вскрик, который тут же перешел в короткий звериный вой, и…

Внезапно наступила жуткая тишь…

Тело Дункана еще пыталось удержать равновесие, но это были тщетные потуги. Его голову и грудь покрывали рваные дыры, левая рука, перебитая в локтевом суставе, неестественно изломилась, из-под одежды на пол капала какая-то жидкость, совершенно непохожая на кровь.