– Благодарю, мисс Прикет, – сказала я. – Пригласите его.

О, какими круглыми от удивления были глаза у сэра Хантли, когда он вошёл к нам в комнату! Его потряс мой новый дом, это было ясно. Эх, надо было мне в главном вестибюле сэра Хантли встретить, там на него посмотреть! Облицованный мрамором вестибюль в нашем с Джеком новом доме был достаточно просторным, чтобы в нём без труда поместился весь первый этаж мамочкиного дома на Белгрейв-сквер. Вдоль стен вестибюля выстроились в ряд античные статуи – греческие или римские, не помню. Римские, кажется. И здесь же начиналась ведущая наверх парадная лестница – тоже величественная, беломраморная. Сказочная, одним словом. Мне ужасно не терпелось как можно скорее показать все эти чудеса мамочке, когда она приедет к нам на ужин.

– Здравствуйте, сэр Хантли. Добро пожаловать в мой новый дом. Мисс Прикет, будьте любезны, попросите горничную принести нам чаю.

Слуг и горничных в моём новом доме оказалось столько, что запомнить их всех по именам было просто невозможно. Чтобы выйти из этого затруднения, я стала называть их по должности, когда разговаривала с мисс Прикет, а когда мне нужно было обратиться непосредственно к лакею или горничной, говорила «любезный» или «дорогая». Вот так, а по именам их пусть уж мисс Прикет запоминает, на то она и назначена у нас старшей экономкой.

Мисс Прикет отдала распоряжение, немедленно появилась горничная с подносом, и через минуту сэр Хантли уже осторожно прихлёбывал чай, нервно хмуря брови и слушая моё пожелание переоформить папины деньги на мамочку. Джек, как и обещал, молча сидел рядом со мной, сверкал своей голливудской улыбкой и в разговор не вмешивался. Дорогой мой Джек! Он, к счастью, не был из тех мужей, которые всегда порываются говорить сами, не давая своим жёнам рта раскрыть. Нет, мой герой был не таким. Джек ценил и мой ум, и моё чувство юмора, а порой даже и острый мой язычок.

– Леди де Виль, – сказал сэр Хантли. – Мой долг как вашего поверенного сказать, что ваше решение крайне непродуманно и неразумно. Ваш отец наверняка не хотел бы, чтобы вы переписали все свои деньги на свою мать.

– Но какое значение имеют для меня эти деньги, сэр Хантли? Обо мне заботится и меня обеспечивает мой муж. Почему же я не могу в таком случае отдать свои деньги матери? Между прочим, именно так ещё сам папа должен был поступить.

– Вашему отцу хотелось, чтобы у вас было что-то своё. Чтобы вы были независимы. И выделялись среди всех.

– Ну, так я и выделяюсь! Папину фамилию я себе оставила, а деньги... Что такого, если я отдам свои деньги маме?

– Ваш отец дал мне очень ясные и подробные наставления на этот счёт, леди де Виль. И потребовал, чтобы я всеми средствами постарался не допустить передачи денег.

– Но почему он так категорически не хотел, чтобы мама распоряжалась его деньгами? Поймите, я вышла замуж за человека, состояние которого во много раз превышает то, что завещал мне отец. Мне кажется глупостью придерживать в этой ситуации папины деньги при себе, когда я могу отдать их моей бедной маме.

– Ну, не такая уж она бедная, Круэлла. Ваша мать получает солидный доход от ваших капиталовложений. Мне очень неприятно говорить, но... – Он замялся, подыскивая нужные слова.

– Ну же, сэр Хантли, не мнитесь, говорите как есть. Вы меня не обидите, – сказала я.

– Благодарю вас, леди де Виль. Поверьте, мне не хотелось бы вспоминать об этом, но ваш отец очень опасался, что, если ваша мать получит доступ к его деньгам, она растратит их, оставив вас ни с чем после своей смерти. Именно потому он и оставил всё своё состояние вам, а не ей.

Я взглянула на моего Щелкунчика, пытаясь прочитать его мысли. Мне не хотелось, чтобы он плохо думал о моей маме. Но лицо Джека оставалось непроницаемым, и прочитать что-либо на нём было совершенно невозможно.

Сэр Хантли, похоже, хотел ещё что-то добавить, но опять замялся, опасаясь, очевидно, обидеть меня. Но затем он всё же набрался смелости и сказал:

– Траты вашей матери совершенно уму непостижимы, даже для женщины с её достатком. Она отказывается принимать какие-либо советы на этот счёт и с момента смерти вашего отца неустанно пытается прибрать к своим рукам его состояние. Я дал вашему отцу обещание оберегать вас, леди де Виль, и намерен сдержать это обещание. – Сэр Хантли всегда был мужчиной нервным – то ли по своей природе, то ли в силу своей профессии, – но таким взвинченным я его, пожалуй, никогда ещё не видела. Совершенно очевидно он был глубоко, искренне предан моему отцу и верен своему слову. Это всё хорошо, конечно, однако я не собиралась выслушивать подобные гадости о своей мамочке. Она неустанно пытается прибрать к рукам папины деньги? С момента его смерти? Ложь! Наглая ложь! Не может такого быть, просто потому, что... не может.

– Я не верю этому. И не желаю, чтобы вы в подобном тоне говорили о моей матери, сэр!

– Уверяю вас, это правда, леди де Виль. У меня с собой имеется собственноручно написанная вашей матерью записка, в которой говорится о её намерении выдать вас замуж за лорда Шортботтома... – У бедняги руки ходили ходуном. Я могла бы избавить его от этих страданий; но мне было так забавно наблюдать; как он дёргается. – Прошу прощения, я имел в виду лорда де Виля, – поправился он, многозначительно посмотрев на Джека.

– О, прошу вас, старина, зовите меня просто Джек, – улыбнулся мой герой, салютуя недопитой чашкой чая. Ах, мой Джек! Он всегда пытался разрядить любую напряжённость с помощью своей волшебной улыбки. Красавец!

– Хорошо, – сглотнул адвокат. – Вот. Прошу вас. Прочтите сами, – и он протянул мне вынутое из кармана письмо.

Впрочем, даже не письмо это было, а просто сложенный вчетверо лист бумаги. Совершенно безобидный на вид листок, но что-то мрачное чудилось мне в нём. Смертельно опасное. И мне почему- то ужасно не хотелось даже прикасаться к нему.

– Джек, дорогой, ты можешь прочитать, что там? – спросила я.

– Разумеется, солнышко, – кивнул Джек, забирая записку из дрожащей руки адвоката. – Мне вслух прочитать?

Мне самой не верилось, что я настолько сильно разнервничалась. И что какой-то ничтожный листок бумаги способен внушить мне такой ужас.

– Нет, просто сам пробеги глазами. Потом об этом поговорим.

Джек развернул бумажный листок, и я увидела, как помертвело лицо моего мужа. Впрочем, Джек очень быстро взял себя в руки и спрятал письмо в нагрудный карман пиджака.

– Любовь моя, – сказал он, с глубокой-глубокой печалью глядя на меня. Ему ничего больше не нужно было говорить, я и так поняла, что написано в письме. Это означало, что все они были правы насчёт моей мамочки – и мой папа, и сэр Хантли, и мисс Прикет. И Анита тоже, наверное. Но для меня это не имело значения. А разве мамочку не обидело то, что мой папа оставил все свои деньги мне, а не ей? Так почему же ей в таком случае не хотеть, чтобы я вышла замуж за богатого мужчину? Это что, такое страшное желание, что сразу делает мамочку ужасной злодейкой? Нет, конечно. Я старалась больше не смотреть на Джека, мне невыносимо было читать жалость в его глазах. Я не хотела, чтобы меня жалели – ни Джек, ни кто-либо другой. Никто и никогда.