Дело в том, что я шел рядом с Гулу и его яком. И на горбу у яка была только большая вязанка сена.

— И сегодня, — сказал Сунджо. — Меня спрятали в сене.

— Не может быть! Сунджо покачал головой:

— Было жарко и очень неудобно.

Тут я рассказал ему про капитана Шека. Сунджо явно забеспокоился:

— Думаю, следующий переход мне тоже предстоит провести на яке. А я-то надеялся уже идти пешком. Спасибо, что занесли мои вещи сюда.

Черт, мне было бы приятнее, если бы он не был так вежлив, — так проще на него злиться.

— Да ладно тебе, — сказал я и тут осознал, что лишние семь кило совершенно мне не помешали, словно их и не было. Это было приятно сознавать.

Я окинул взглядом лагерь. За неделю вид стал еще хуже. Осыпь выглядела еще страшнее. Запа тоже разглядывал ее, качая головой.

— Нет, мы не можем ставить тут лагерь сегодня, — сказал он. — Надо подняться выше.

Интересно, подумал я, стоянок выше этого места я не припомню. Так оно и оказалось. Запа завел нас метров на триста выше осыпи и приказал вырезать во льду места для палаток. Мы убили на это несколько часов и совершенно умаялись — на такой-то высоте, но я был рад: что угодно, только не ночевать у подножия той стены.

Наутро температура сильно упала, и это хорошо: меньше риска схода лавин. По пути во Второй лагерь по радио сообщили, что три группы восходителей выходят в Пятый лагерь, собираясь оттуда на следующий день штурмовать вершину.

Гулу это не понравилось — мы взяли с собой только один комплект кислородных баллонов для Пятого лагеря. Запа вызвал по радио Джоша.

— Слышал я про это уже, — буркнул Джош. — Кретины. В этих трех группах нет ни одного полностью акклиматизированного человека. Они всего-то второй раз вылезли выше Четвертого лагеря. Но это ладно. Что до баллонов, в тех группах много людей собирается идти без кислорода. Так что для тех, кому он нужен, его достаточно.

— Это только если погода не переменится, — сказал Запа.

— Я им намекнул на это обстоятельство, они мне в ответ: мол, другого погодного окна может и не быть. С этим не поспоришь. В общем, пусть идут, если им так хочется. Если что-то случится выше Пятого лагеря, это не наша проблема.

Он имел в виду, что выше Пятого лагеря спасательные операции обычно не организуют — шансов на успех почти нет. Для вертолета кислорода в воздухе недостаточно*, а люди... на той высоте себе бы помочь, не то что кому-то другому. Тела тех, кто гибнет выше Пятого лагеря, остаются на горе навсегда.

— Да, кстати, — сказал Джош, — заходил капитан Шек, спрашивал про какого-то мальчишку-шерпа. Говорит, он приехал на том же грузовике, что и ты.

— Да, был у нас такой, звали Сунджо, — сказал Запа. — Он уже несколько дней как уехал, ему скоро в школу пора. Он сюда заехал, чтобы на попутный грузовик попасть.

— Спасибо, я передам капитану.

* Плотность воздуха играет роль в эффективности работы двигателей внутреннего сгорания, но, как известно, самолеты летают и на большей высоте. В 2005 году французский пилот Дидье Дель-саль совершил первую и до настоящего времени единственную посадку вертолета (стандартная версия Eurocopter AS 350) на вершине Эвереста; по его словам, проблемы для вертолета заключаются вовсе не в плотности воздуха, а в шквальном ветре, для противостояния чему требуются двигатели большей мощности, чем обычно ставят на таких моделях вертолетов.

Этот обмен репликами был заранее срежиссирован специально для капитана Шека. Проблема была только в одном: если капитан теперь поймает Сунджо, Запе несдобровать.

— В остальном все в порядке? — спросил Джош.

— Да. Мы в порядке.

— Отлично, до связи.

Запа выключил радио, Джей-Эр навел камеру на Запу:

— Как думаешь, эти люди, ну, про которых вы говорили, зайдут на вершину?

— Может, и да, — сказал Запа. — Но вообще-то для штурма рановато. Если им удастся, за ними ринутся другие, и тогда кто-то точно расстанется с жизнью. На вершину Сагарматхи нет короткой дороги.

Вечером того же дня мы вошли в ПБЛ, насмерть уставшие, особенно Сунджо, который так еще до сих пор и не оправился от болезни. И в этот раз наши роли в ПБЛ поменялись: я готовил ужин, а он валялся в спальнике. Я бы хотел, чтобы мне было его жалко, но ничего подобного. Я все еще злился на него — тоже мне, сначала набился в попутчики, а теперь корми его!

Поужинав, я пошел погулять по лагерю. Носильщики и шерпы разбирали снаряжение, которое им назавтра надлежало нести в Пятый лагерь.

Запа объяснил мне, что выше ПБЛ яки могут пройти лишь незначительное расстояние. Поэтому в Четвертый, Пятый и Шестой лагеря шерпы заносят снаряжение на собственном горбу. Они же ставят лагеря выше, за несколько дней до того, как альпинисты выходят на вершину. Так будет и с нашей группой, а пара шерпов останется в ПБЛ — охранять наши вещи.

— Тут воруют? — удивился я.

— Такое бывало, — сказал Запа. — Видишь ли, не у всех экспедиций такое хорошее снаряжение — а равно и финансирование, — как у твоего отца. Кое-кто прибывает на гору только с тем, что может унести с собой, и такие люди «заимствуют» снарягу прямо на маршруте.

Наутро он приказал нам выгрузить из рюкзаков лишнее и взять с собой только то, что нам абсолютно необходимо на ночь в Четвертом лагере. Это была отличная идея, и мы поняли, почему, через три часа после выхода из ПБЛ, когда подошли к подножию Седловины (а седловина — это хребет, соединяющий две вершины).

Сразу стало понятно, почему выше Седловины якам хода нет. Стена, которую нужно было преодолеть, чтобы залезть на Седловину, была просто огромная и с подножия выглядела чрезвычайно непрочной. Половина стены была гладкая, отполированная сильными ветрами, облизанная, как мороженое. Другая половина состояла из жутких сераков (ледяных башен), похожих на гигантские зазубрины. Зрелище и страшное, и потрясающее. Я посмотрел на альтиметр: 7000 метров над уровнем моря.

Холли подошла ко мне, оперлась руками на колени, подняла голову, посмотрела на стену.

— Мама... ах-х-х-х-х-х-х!... родная, — сказала она. Я