«В Москве до 1812 г. не был еще известен обычай разносить перед ужином в чашках бульон, который с французского слова называли consomme. На вечере у Василия Львовича Пушкина, который любил всегда хвастаться нововведениями, разносили гостям такой бульон, по обычаю, который он вероятно вывез из Петербурга или из Парижа. Дмитриев отказался от него. Василий Львович подбегает к нему и говорит: „Иван Иванович, да ведь это consomme. — Знаю, отвечает Дмитриев с некоторою досадою, что это не ромашка, а все-таки пить не хочу“»[226].

Но что модные привычки?! В. Л. Пушкин сохранял много лет неослабевающее восхищение Парижем и парижанками. Недаром, много позже, в 1819 году, он писал П. А. Вяземскому:

«Кн. Николай Щербатов возвратился из чужих краев, но я его еще не видел. Сказывают, что жена его изрядненько говорит по-французски и довольно ловка. Вот каков Париж! Как же не любить его?» (265).

Василий Львович так натвердил всем о своем восхищении очаровательной мадам Рекамье, что А. М. Пушкин сочинил от его имени французский куплет, в котором вымышленный сочинитель сокрушался, почему прелестная француженка не голубка, а он — не ветка. Объявив В. Л. Пушкину, что знает его очень милые стихи, польстив его доверчивому самолюбию, Алексей Михайлович под всеобщий хохот прочел свой куплет. По свидетельству П. А. Вяземского, «шутка удалась». «Но хохотал ли Василий Львович? Об этом история молчит»[227].

Когда в 1808 году И. И. Дмитриев напечатал отдельной книжечкой тиражом всего пятьдесят экземпляров «Путешествие NN в Париж и Лондон» — не для продажи, а для друзей, то Василию Львовичу, конечно, было приятно вспомнить о своих заграничных впечатлениях и встречах. Это редчайшее миниатюрное издание к тому же было украшено виньеткой, на которой был изображен В. Л. Пушкин, как считал племянник Ивана Ивановича, «чрезвычайно сходно»[228] — сидя в кресле, он восторженно слушает Тальма, который с книгой в руке дает ему урок декламации. И все же, как свидетельствует племянница В. Л. Пушкина О. С. Павлищева, когда эта стихотворная шутка разнеслась по Москве, она на некоторое время расстроила приятельские отношения Василия Львовича с Иваном Ивановичем, правда, ненадолго[229]. В самом деле, у В. Л. Пушкина были основания сердиться. Его галломания, которая всегда вызывала улыбку, теперь, в 1808 году, выглядела в глазах многих уже не столь безобидной. Описанный Иваном Ивановичем восторг русского путешественника от встречи с Бонапартом в это время могли расценить и как антипатриотизм. В Европе гремели пушки. Русское общество тяжело переживало поражение под Аустерлицем, при Фридланде, позорный для России Тильзитский мир. Так что о счастье «стоять близехонько» к Бонапарту лучше было бы умолчать.

Между тем жизнь Василия Львовича в Москве шла своим чередом. Конечно, затянувшийся бракоразводный процесс отнял много душевных сил. Но получив, наконец, в 1806 году развод, Василий Львович зажил по-прежнему. Он встречался со старыми друзьями — И. И. Дмитриевым, Н. М. Карамзиным, П. И. Шаликовым, А. М. Пушкиным, В. А. Жуковским, заводил новых, познакомился с К. Н. Батюшковым, П. А. Вяземским. Особенно подружился Василий Львович с Петром Андреевичем Вяземским, который был моложе его двадцатью шестью годами. Вспоминая много лет спустя об их дружбе, Вяземский писал:

«Дмитриев говаривал о нем, что он кончит тем, что будет дружен с одними грудными младенцами, потому что чем более стареет, тем все более сближается с новейшими поколениями. Грешно было бы мне поминать его слегка, а паче того насмешливо. Он был приятный, вовсе не дюжинный стихотворец. Добр был до бесконечности, до смешного, но этот смех ему не в укор. Меня любил он с особенной нежностию, могу сказать, с балующею слабостью. Зять его, Солнцев, говорил, что сердечные привязанности его делятся на три степени: первая — сестра Анна Львовна, вторая — Вяземский, третья — однобортный фрак, который выкроил он из старого сюртука по новомодному покрою фрака, привезенного в Москву Павлом Ржевским»[230].

Признание П. А. Вяземского, пусть сделанное с улыбкою, дорогого стоит. И Н. М. Карамзин признается в одном из писем:

«Обнимите за меня поэта — дядю: люблю любовь его»[231].

Василий Львович был деятельным участником московской общественной жизни. Он встречался с друзьями и многочисленными знакомыми и в Москве, и в подмосковных усадьбах. Особенно любил он имение Вяземских Остафьево, где жил Н. М. Карамзин, женатый на единокровной сестре П. А. Вяземского Екатерине Андреевне Колывановой, где бывали И. И. Дмитриев, Ю. А. Нелединский-Мелецкий, В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, где позже будут бывать А. С. Пушкин, Адам Мицкевич. Гостеприимный хозяин, В. Л. Пушкин принимал друзей и в своем доме. На гуляньях, на балах, в театре, в Английском клубе — он всюду поспевал.

Английский клуб с 1802 по 1812 год находился в доме князей Гагариных на Страстном бульваре у Петровских ворот. Туда частенько наведывался Василий Львович для того, чтобы встретиться с друзьями, пообедать или поужинать, почитать газеты и журналы, обсудить политические новости (но только не для того, чтобы играть в карты). 23 января 1806 года он был в клубе вместе с Сергеем Львовичем Пушкиным, Алексеем Михайловичем Пушкиным, Иваном Ивановичем Дмитриевым, сыном княгини Екатерины Романовны Дашковой губернским предводителем дворянства Павлом Михайловичем Дашковым, знакомцем по Парижу Александром Алексеевичем Тучковым. В этот день Английский клуб впервые посетил в качестве гостя Степан Петрович Жихарев. В своем дневнике он оставил запись о том, как собравшиеся обсуждали торжественный прием герою Шенграбенского сражения — князю Петру Ивановичу Багратиону — предлагали дать ему большой обед с музыкой и певчими, стихотворец Павел Иванович Голе нище в-Кутузов вызвался написать в его честь кантату. Благодаря покровителям С. П. Жихарев попал 3 марта в клуб на обед в честь П. И. Багратиона и 4 марта подробно этот обед описал. Хочется верить, что и Василий Львович присутствовал на обеде, сел за стол, накрытый на 300 кувертов, видел великолепное убранство, отведал «всё, что только можно было отыскать лучшего и редчайшего из мяс, рыб, зелени и плодов»[232], видел князя П. И. Багратиона, слышал оркестр, который при появлении героя заиграл польский — «Гром победы раздавайся!», пил со всеми «Здоровье государя императора!».