В 1802 году было основано Императорское человеколюбивое общество, которое занималось попечительством бедных — и Василий Львович стал его членом. А как же иначе? «Счастлив тот, кто любит несчастных! — писал он. — Богачи по большей части имеют чугунные головы и железные сердца»[233].

В 1811 году было создано Общество любителей российской словесности при Московском университете — и Василий Львович оказался среди его учредителей.

Председатель общества в 1811 году (и учредитель, конечно) — Антон Антонович Прокопович-Антонский, директор Благородного пансиона при Московском университете, профессор натуральной истории, минералогии и сельского хозяйства. Среди учредителей — Федор Федорович Кокошкин, драматург и переводчик (в своем доме на Воздвиженке он устраивал литературные вечера и спектакли, но был несчастливым соперником Василия Львовича на любительской сцене); Алексей Федорович Мерзляков, поэт, переводчик, критик, профессор Московского университета по кафедре красноречия и поэзии; Роман Федорович Тимковский, профессор римской и греческой истории, переводчик; Михаил Трофимович Каченовский, профессор по русской истории, статистике, географии и русской словесности, переводчик, критик (в 1805–1807,1811–1813, 1815–1830 годах издавал основанный Н. М. Карамзиным «Вестник Европы»); Александр Федорович Воейков, поэт, критик, журналист (в 1814 году он женится на племяннице В. А. Жуковского Александре Андреевне Протасовой, которой посвящена баллада «Светлана»); другие, не менее достойные люди. А коли так, то и Василий Львович должен быть среди них, тем более что его не могла не привлекать благородная цель общества — споспешествовать развитию отечественной словесности.

И без Благородного собрания В. Л. Пушкин не мог обойтись. Если членами Английского клуба могли быть только мужчины (разумеется, только дворяне, более того, московская дворянская элита), то на балы и концерты в прекрасное здание на Большой Дмитровке со знаменитым колонным залом съезжалась вся дворянская Москва.

В 1811 году московское дворянство отличалось в «рыцарской забаве» — «карусели». Трудно представить, но и Василий Львович был «кавалерственного карусельного собрания член». Хотя иначе и быть не могло: 20–25 июня вся дворянская Москва съехалась к месту напротив Александринского дворца и Нескучного сада. Там по проекту Ф. И. Компорези был выстроен огромный амфитеатр с галереями и ложами — он вмещал пять тысяч человек. На арене рыцари состязались в верховой езде, в умении метать копье, стрелять из пистолета, биться на шпагах. Главным судьей был главнокомандующий, граф Иван Васильевич Гудович. Среди судей — русский посланник в Париже, князь Иван Сергеевич Барятинский, гражданский губернатор Москвы Николай Васильевич Обресков, отличившийся в сражении при Аустерлице Федор Петрович Уваров. Среди почетных членов «карусели» — графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, графиня Екатерина Владимировна Апраксина, урожденная княгиня Голицына, князь Николай Борисович Юсупов, сенатор Юрий Александрович Нелединский-Мелецкий, князь Петр Андреевич Вяземский. Дамы вручали победителям призы под восхитительные звуки труб и литавр. Красный шарф с надписью «Отважность в юности — залог доблести зрелых лет» получил за искусство поединка неизвестный рыцарь: под забралом скрывал свое лицо А. В. Всеволожский. «Карусель» преследовала благотворительные цели. Собранные деньги были розданы раненым солдатам, вдовам, беднякам, пошли на выкуп должников, находящихся под арестом. О «карусели» отзывались восторженно, хотя не обошлось и без критики. «У нас карусель, — писал К. Н. Батюшков Н. И. Гнедичу, — и всякий день кому нос на сторону, кому зуб вон!»[234] В. Л. Пушкин сочинил и в 1811 году выпустил в свет брошюру «О каруселях», в которой представил обстоятельный исторический очерк рыцарских турниров в Европе и России, перечислил участников «нынешнего каруселя». Свое сочинение он посвятил «благородному московскому обоего пола сословию».

Где бы ни был Василий Львович, он всегда развлекал московское общество, читал с удовольствием свои и чужие стихи, сыпал в беседах остротами, с воодушевлением играл в домашних спектаклях, заполнял альбомы русскими и французскими стихами, словом, «возбуждал улыбки дам / Огнем нежданных эпиграмм». Некоторые его рассказы, экспромты, буриме сохранили для нас дневники и воспоминания П. А. Вяземского, С. П. Жихарева, М. А. Дмитриева.

«…генерал ожидал какого-то почтенного гостя, между тем необходимо было ему нужно отлучиться из дома. Он приказывает жене принять гостя и сказать, что он тот час возвратится; вместе с тем строго наказывает ей не пускаться в дальние разговоры, а говорить только о самых близких и домашних предметах. Гость приезжает, — „что это за панталоны на вас? — обращается она к приезжему. — У моего мужа платье совсем не так сшито“. Призывает она камердинера мужа и приказывает ему принести жилеты и панталоны барина. Приносят. Генерал возвращается домой и застает выставку. Вот картина! (Рассказано В. Л. Пушкиным, современником этих событий.)»[235].

«Помню в доме Апраксина представление трагедии Вольтера, Альзира, в старинном переводе Карабанова, впрочем, довольно близком и не лишенном достоинства. Тут подвизались Кокошкин, двоюродный брат его, тоже Кокошкин, с женою своею и поэт Иванов. Если Федор Федорович был довольно сухощав, то два другие дородством своим занимали на сцене довольно видное место. Василий Львович Пушкин… по добрым свойствам своим, не очень задирчивый в эпиграммах… выходя из театра, сказал довольно забавно»:

«Намедни какой-то помещик Перхуров, отставной прапорщик и громогласный толстяк, в великом раздражении на французов кричал в Английском клубе: „Подавай мне этого мошенника Буонапартия! Я его на веревке в клуб приведу“. Услышав грозного оратора, Иван Александрович Писарев, только что приехавший из деревни, скромный тихоня, спросил у Василия Львовича Пушкина: не известный ли это какой-нибудь генерал и где он служил? Пушкин отвечал экспромтом:

Иван Иванович говорит, что Пушкин и не воображает, какая верная и живая биография заключается в его экспромте»[237].

«Однажды Василий Львович Пушкин, бывший тогда еще молодым автором, привез вечером к Хераскову новые свои стихи. — „Какия?“ спросил Херасков. — „Разсуждение о жизни, смерти и любви“, отвечал автор. Херасков приготовился слушать со всем вниманием и с большою важностью. Вдруг начинает Пушкин: