– А вы жестокая, Виктория Александровна, – заметил Кошкин, слушавший ее очень внимательно. – Очень жестокая.

– Думаете? Просто меня бесят такие люди, как Макс. Которые сначала ломают жизнь, а потом приходят поплакать на могилке. Людей надо любить, пока они живы, знаете ли. Конечно, я понимаю, что он вовсе не лицемерил, что жизнь не так проста, как мне хотелось бы, но… но…

– Мне хотелось бы уточнить один момент, – сказал Кошкин. – Вы говорили, что Евгения была склонна к провокациям. Не могла ли она… допустим, в одной из таких провокаций зайти слишком далеко?

Виктория вздохнула:

– Тут мы возвращаемся к тому, о чем я вам уже говорила. Человек – это не мазок, а картина. И хотя Евгения была такая бесшабашная, и могла позволить себе вроде бы достаточно странные выходки… я вам скажу сразу же: она чувствовала границу, которую не стоит переходить. Ей нравилось подразнить, позлить, если она была не в духе, и только. Есть, знаете ли, такие провокаторы, которые все время ходят по грани, их среди женщин много. Так вот, Женя была… ну, просто провокатор от неустроенности. Собственно, поэтому мысль о том, что ее убили, плохо укладывается у меня в голове. И если вы спросите у меня, почему ее убили, я скажу однозначно – характер тут ни при чем. Она бы никогда не перешла грань, за которой становится опасно.

– Допустим, – мягко промолвил Кошкин. – Но если она попросту недооценила кого-то? Если грань, которая казалась такой далекой, на самом деле оказалась очень близко? Вы понимаете, о чем я?

– А вот тут я могу только гадать, – сказала Виктория. – Да, может быть, недооценка имела место. Хотя… – Она задумалась.

– Скажите, Виктория Александровна, если бы вы писали роман и вам нужно было выбрать убийцу из числа присутствующих, кого бы вы выбрали? – внезапно спросил ее собеседник.

– Никого, – ответила Виктория. – У меня, знаете ли, хорошо развитое воображение. Но все равно: ни одного из этих людей я не могу представить в роли убийцы, который проломил Жене голову, а затем сделал все, чтобы обставить ее гибель как несчастный случай.

– А вы учитывали возможные мотивы? Жадность, знаете ли, двигатель подавляющего большинства преступлений. А родные Адрианова, к примеру, могли потерять очень много.

– О, – усмехнулась Виктория, – кого вы учите? Материальные мотивы присутствуют во многих моих романах, но… Это не они. Я имею в виду, не родственники Валентина Степановича. Я знаю их всех, знаю давно, и скажу так: они трусы. Что Илона Альбертовна, такая воинственная с виду, что тихая скромная Лиза, которой всегда было неуютно в семье. Про Филиппа и говорить нечего – максимум, на что он способен, это брак по расчету. Но даже ради этого он не смог бы кого-то убить, не тот характер.

– А вы в курсе, что Илона Альбертовна страдает гипертонией? – невинно осведомился Кошкин.

– И поэтому может употреблять проксивезин, которым отравили Валентина Степановича? Вы это имеете в виду?

– Ну да, а еще за столом она сидела рядом с ним. Неплохая возможность отравить бывшего мужа, как вы думаете?

– Да, но все это как-то нелепо, знаете ли, – вздохнула Виктория. – Смахивает на детективный роман, автор которого не утруждал себя выбором сюжета. И как удачно мы сразу же находим под столом оболочку от таблетки именно этого лекарства. И осадок в бокале налицо, и заключение врача, что эти таблетки несовместимы с алкоголем. – Она поморщилась. – Знаете, у меня такое ощущение, что кто-то пытается водить нас за нос. Все разыграно как по нотам, так четко, что даже оторопь берет.

– Ага, значит, не у одного меня такое ощущение, – усмехнулся капитан.

– Забавно, правда? Получается, что кто-то очень хочет перевести подозрения в сторону семьи Адрианова. И все так логично, как никогда не бывает в жизни. Потому что сущее, как удачно выразился мой коллега господин Гёте, не делится на разум без остатка.

– Согласен. Ваш коллега, Виктория Александровна, сказал чертовски правильно.

– Так вы возьмете меня к себе в помощники? Раз уж мы с вами мыслим в одном направлении, не стоит упускать такую возможность. Кроме того, я знаю, где находится то, что вы ищете.

– И что же я ищу?

– Коричневые сношенные ботинки 42-го размера, недавно побывавшие в снегу, – эффектно ответила Виктория. – У левого, кстати, оторвана часть шнурка.

– А откуда вы знаете, что они… – начал Кошкин и умолк, буравя писательницу взглядом.

– Потому что я их видела, – призналась Виктория, улыбаясь, как чеширский кот. – Я подумала: куда их можно спрятать? Засунуть в шкаф? Выбросить в окно? Или положить туда, где их попросту не догадаются искать?

– Где вы их нашли?

– В пианино, капитан, в пианино, – насмешливо ответила писательница. – Старом черном пианино с резным ирисом на крышке, которое мирно стоит в гостиной на первом этаже. Так что у нашего убийцы есть чувство юмора, и оно мне не нравится. Дело в том, что улика, спрятанная в пианино, появляется в одном из первых романов Валентина Степановича. – Капитан вопросительно поднял на нее глаза. – Кто-то явно бросает нам вызов. Но этого мало. Дело в том, что я нашла, кому принадлежали эти ботинки. – Виктория достала из сумочки фотографию и положила ее на стол. – Порылась в семейных фотоальбомах, без разрешения, конечно, но для успеха нашего дела это не имеет значения. Не правда ли, как интересно все закручивается, капитан?

– Что вы от меня хотите, капитан?

– Это ваши ботинки или нет?

– Похожи на мои! Ну и что?

– Это просто старые ботинки, – вмешалась Лиза. – Мой муж давно их не носит, они лежали где-то в кладовке или в ящике.

– Ага, – протянул капитан. – Значит, обувь все-таки ваша.

Филипп, который полулежал на диване, вытянув пострадавшую ногу, злобно уставился на Кошкина.

– Мы можем узнать, в чем дело? – вмешалась Илона Альбертовна.

– В том, – невозмутимо ответил капитан, – что именно эти ботинки были ночью на человеке, который, возможно, убил моего коллегу Анатолия Владимирова. После чего убийца вернулся в дом и переобулся, а ботинки спрятал… в укромном месте.

– Какая интересная версия! – возмутился Филипп. – Между прочим, я еле могу ходить! Я подвернул ногу, если вы забыли! И ночью никуда из дома не выходил!

– Я могу подтвердить, – вмешалась Лиза. – Никто из нас не покидал пределов дома!

– А он нам скажет, – уронила в пространство Илона Альбертовна, – что наше алиби ничего не стоит и что мы наверняка покрываем друг друга. Что Филипп соврал насчет ноги, потому что его слова нельзя проверить, ну… и так далее.

– А мы ему ответим, – с неожиданной твердостью промолвила Лиза, – что у него нет доказательств. Да, это обувь Филиппа, да, он когда-то ее носил. Но это вовсе не значит, что именно он был в этих ботинках ночью, не значит, что он вышел из дома и уж тем более не значит, что мог кого-то убить.