– А это еще неизвестно. Да и не так важно. Если будут нужные свидетельские показания, ты сгоришь. Прокуратура послушает меня, а суд… Суд скушает все, что ему преподнесет следствие. И про драку с милиционерами не забывай.

Я задумался. В том, что первый человек в городе сможет надавить на следствие, я не сомневался.

– С одной стороны – получаю свободу, с другой теряю…

– Мне еще нужна папка, – устало произнес Калинин, потерев виски. – Папка и свобода в обмен на Женю.

– А она об этом знает?

– А ты, когда шел ко мне, с ней советовался? – резко наклонился Калинин.

Да, он использует то же оружие, что и я. Мы поменялись местами. Но на его стороне сейчас сила власти и мое незавидное положение.

– Постойте, – я пришел к неожиданному выводу, – но если меня посадят, вы так и так избавитесь от конкурента.

Юрий Борисович смотрел на меня, как умудренный опытом учитель на неразумного ученика, которому несколько раз необходимо повторять одно и то же.

– Русские женщины жалостливые. Они жалеют обиженных. Лучше, чтобы ты уехал свободным, чем сидел в клетке здесь.

– Вдобавок я обязательно упомяну о том, зачем приходил к вам в кабинет. Всплывет папка.

– Да не всплывет! Сейчас пошлю к тебе в общежитие людей с обыском, и все – документы у меня.

– А разговоры?

– К разговорам мне не привыкать. Суд сделаем закрытым, так что…

– Так что все из-за Жени! Если она почувствует, что судят безвинного, да еще вы лично приложили к этому руку, то неизвестно, на чьей стороне будут ее симпатии.

– Слушай. Ну зачем ты упираешься? Я тебе предлагаю идеальный вариант. Уже к вечеру можешь быть на свободе. Уезжай на каникулы, с практикой в университете я тоже все улажу.

– Вы все предусмотрели.

– Ты молодой. У тебя еще будет куча девчонок. Зачем тебе чужая любовница?

– Она называет вас мужем, – обозлился я.

Калинин прикрыл лицо, засопел. Когда ладони опустились, воспаленные глаза жгли меня ненавистью:

– Решай! Либо свобода, либо я тебя растопчу.

– Свобода без Жени…

– Да, без нее!

– Послушала бы она нас. Такой торг!

– Тебе первому пришла в голову такая идея! – Нет!

– Что – нет?

– Я отказываюсь от сделки.

– Выбираешь тюрьму?

– Я выбираю Женю… Как и вы.

Калинин вскочил, ударившись бедрами о толстую столешницу неподвижного стола.

– Подумай! – крикнул он от двери. – Не губи жизнь из-за какой-то…

– Какой?! Из-за самой прекрасной в мире девушки? Разве вы сами так не говорили?

Юрий Борисович поморгал. Он был растерян и печален.

– Я подожду до вечера, – глядя в пол, произнес он. – Если надумаешь, скажешь Ворониной, что хочешь встретиться с районным прокурором.

Дверь гулко захлопнулась. Я сидел в следственном изоляторе за толстыми стенами, но сейчас мне было гораздо лучше, чем вчера на свободе, когда я плелся после встречи с Калининым.

Теперь победителем был я!

Лязгнули засовы, железная дверь в камеру приоткрылась. На пороге появился прапорщик:

– Заколов, с вещами на выход, – лениво скомандовал он. Я приободрился, тоскливое ожидание в камере изрядно надоело. Здесь каждая минута казалось часом.

– У меня нет вещей.

– На нет – и суда нет.

Мы двинулись по запутанной системе коридоров. На постах прапорщик предъявлял какую-то бумагу, нас пропускали. Когда грубые решетки с огромными засовами остались позади, мы зашли в обычный кабинет. Там я расписался, мне вернули пакетик с личными вещами. Я тут же вставил ремень в джинсы и вновь почувствовал себя полноценным гражданином. Приятно удивило наличие в пакете денег. Не верьте россказням злых языков о нечестных милиционерах!

Из кабинета мы прямиком спустились к центральному выходу.

– Эй, Егоров! – прапорщик окликнул водителя милицейского УАЗа. – Отвези парня в прокуратуру, к Ворониной.

– Один, что ли? – Егоров затушил ногой бычок, подозрительно взглянул на меня.

– Был звонок. Его вроде выпускают. Прокурор справку оформит.

– А если сбежит по дороге?

– Вот тогда появится повод еще раз арестовать, – усмехнулся прапорщик.

От изолятора до прокуратуры не больше десяти минут езды. Всю дорогу я терялся в догадках. Что могло произойти за несколько часов с момента последнего допроса? Я же не давал согласия Калинину. Почему меня отпускают? Или тут что-то иное? Действительно ли меня решили освободить? А может, это чей-то коварный план, чтобы представить дело так, будто я совершил побег? Ведь даже справки никакой не дали. Сейчас водитель вытолкнет меня из машины и заявит о побеге.

Как бы в подтверждение тревожных мыслей автомобиль остановился.

– Черт! Курево кончилось, – ругнулся Егоров и заглушил мотор. – У тебя есть?

– Нет.

– Сбегай купи. С тебя причитается ради такого события. – Водитель показал на табачный киоск.

Я покрепче взялся за ручку двери:

– Никуда я не пойду!

– Если денег нет, я дам.

– Деньги тут ни при чем.

– Обиделся, значит. Его выпускают, а он морду корчит. Я, между прочим, тебя не арестовывал, не допрашивал. Я простой водитель, только в форме.

– Ну так везите меня куда следует!

– Вот народ неблагодарный пошел!

Водитель хлопнул дверцей и вразвалочку двинулся к киоску. Ключи зажигания остались в машине. Это только подтвердило мои опасения. Ох, неспроста он их забыл, меня явно провоцируют! Нет, на такой дешевый трюк я не куплюсь!

Егоров вернулся, между пальцами дымилась сигарета.

– Сидишь? – спросил он через окно. Похоже, возвращаться за руль он не торопился.

– Сижу, а что?

– Да так… Ладно, поехали. – Он плюхнулся на сиденье. – Я ведь почему не спешу. Вернешься, еще куда-нибудь пошлют. А скоро конец смены. Уж лучше с тобой.

Пальцы повернули ключ зажигания, стартер вжикнул, но урчания мотора не последовало. «Сейчас попросит подтолкнуть», – печально подумал я. Егоров еще пару раз включил стартер. Результат тот же. Он ругнулся, не злобно, а по привычке:

– Вот, ёханый бабай!

– Толкать не буду! – веско предупредил я.

– При чем тут толкать? Бегунок в трамблере накрылся. У нее это болезнь какая-то! Каждую неделю меняю.